Книга Отцовский штурвал - Валерий Хайрюзов

– Ну, так ты бы в милицию отнес.

– Я поначалу так и хотел сделать, а потом страшно стало. Спросят, откуда взял.

– Может, отцу сказать?

– Ага, ему скажи! Голову оторвет. – Васька тяжело вздохнул. – Ну ладно, наговорились, а то еще проспим.

И проспали бы, если б не голуби. Какой-то шалопай свалился с шестка, захлопал крыльями, уселся неподалеку от ребят. Сережка открыл глаза. Через чердачную дверку глядело розовое утро, острыми прямыми зубами солнце бесшумно прокусило крышу и завязло в поднятой голубем пыли.

– Проспали! – охнул из-под одеяла Васька.

Они быстро оделись, спустились во двор. Из будки высунулась собака, увидев Ваську, радостно заблестела глазами. Забрав удочки, припасы, они через огород спустились к Ангаре. От воды несло сыростью, илом. На широкой, без единой морщинки глади, точно сонные мухи на стекле, уже торчали лодки; лишь изредка шевельнется тонкая ножка удилища, солнечным зайчиком сверкнет хариус, и снова все замирает.

Засучив гачи, ребята побрели через протоку на остров. Под ногами скользили обросшие тиной холодные камни, поднятые течением песчинки забивались меж пальцев, покалывали кожу.

Место, где собирались рыбачить, было уже занято. За широким и густым кустом тальника на обжитом вытоптанном уступчике расположился Гриша-тунгус. В черном пиджаке и такой же черной фуражке сидел он у воды, как обгорелый пень, не шелохнувшись. Ребята некоторое время смотрели на Гришу. Рыбачить рядом с ним – одно расстройство. Тунгус знал какое-то слово, рыба к нему сама шла. Вот и сейчас Гриша замер; спина выгнулась дугой, рука напряженно застыла на удилище.

У Васьки от злости свело лицо, он нащупал под ногами булыжник и в самый последний момент, когда поплавок у Гриши пустился в плясовую, швырнул в воду камень.

– А теперь – ходу, – выдохнул он.

Они юркнули за кусты, легли на траву. Гриша выскочил на пригорок, повертел головой, что-то пробурчал под нос и вернулся на берег.

– Это ему не на толевой, – тихо рассмеялся Косачев, – будет знать, как занимать чужое место.

– Зря ты, он вроде бы мужик ничего.

Васька приподнялся, выглянул из-за куста, затем повернулся к Сережке лицом.

– Я тебе забыл рассказать. Тунгус, – он кивнул в сторону берега, – страшно боится одного летчика. Не веришь? Чтоб мне сдохнуть на этом месте! Сам на барахолке видел. Встретились они около пивнушки. Летчик уже хорошенький был. Гриша увидел его, хотел уйти. А летчик схватил его за рубаху и как закричит: «Ты чего, – говорит, – морда узкоглазая, от меня бегаешь? Думаешь, я забыл, как ты мне дырку сделал? Мы тебя, змею подколодную, пригрели, а ты за это пулю!» Тунгус ему что-то ответил, и летчик отпустил его. А зря. – Васька зло прищурил глаза.

ПИЛОТ ХУДОРЕВСКИЙ

К ноябрьским праздникам к Погодиным на своей машине прикатил в гости Худоревский.

– Мишка! – всплеснула руками Анна. – Как это ты к нам надумал?

– Так вы же не приедете сами, сильно гордые!

– Вот и хорошо, что приехал, кстати, – улыбнулась Анна. – Мужики там кабанчика разделывают. Снимай свою парадную форму, иди помогай.

Михаил поверх куртки натянул фуфайку, пошел во двор. В стайке утробно гудела паяльная лампа, густо несло паленой шерстью, дело подходило к концу.

К вечеру у Погодиных собрались на жаренину. Ребятишки тоже рады гулянке. Чтоб взрослые не вытурили их на улицу, они сбились в углу возле патефона. Но скоро патефон был уже не в силах пробиться сквозь вязкую сеть застольного шума.

Откуда-то появился баян. Погодин ожил, положив голову на корпус, перебрал клавиши, морщился – инструмент расстроен, но деваться некуда, надо играть, гости требуют. Свесив поседевшие редкие волосы, заиграл плясовую.

Худоревский выскочил из-за стола, потянул за собой Анну.

– Где уж мне, – рассмеялась Анна. – Отплясалась.

Из угла выскочила Валька Зябликова, соседская девчонка, покружилась, помахала платком. Худоревский достал из кармана пятерку, сунул девчонке.

– Ай да Валька, молодец! – хвалили за столом гости. – Придет время – Уланову перещеголяет.

– А ну, Сережка, выйди, утри нос девчонке! – крикнул Худоревский.

Сережка сначала отвернулся, потом неохотно шагнул на середину комнаты. Но, взглянув на отца, он подбоченился и пошел вприсядку, выбрасывая худые ноги, а взрослые в такт начинали прихлопывать. Снова выскочила Валька, замахала платком. Сережка тут же перестал плясать и пошел на свое место к патефону.

– Э, да ты че, брат, девки сдрейфил? – закричал Худоревский. – А ну, еще сбацай!

– Не хочу, – буркнул Сережка.

Худоревский развел руками, показывая, что уважает чужое мнение. Он вытащил из кармана бумажник, протянул Сережке десятку. Сережка посмотрел на деньги, на Худоревского, швыркнул носом и, пригнув голову, убежал в соседнюю комнату.

– Ты что это, Михаил, придумал? – накинулась на летчика Анна. – Деньгами ребятишек баловать!

– Ничего. Пусть привыкают. Заслужил – получи свое.

– Скажи, Михаил, а сколько летчики зарабатывают? – подал голос молчавший до сих пор бакенщик Никита Косачев. – Ну, я говорю, сколько выходит?

За столом притихли, все ждали, что ответит Худоревский.

– Когда как. У нас ведь от налета зависит. Ну, а в общем, не обижают, – уклончиво ответил Михаил.

Вскоре разговор за столом распался, расползся по углам, каждый отыскал себе собеседника. Худоревский с Погодиным вышли покурить на кухню.

– Вот так и живем, – посматривая в окно, говорил Погодин. – Тайга да подсобное хозяйство выручают. В этом году без орехов остались, кедровка спустила, а с ягодами – ничего, брусники пятнадцать ведер заготовил, десять продали, а пять в бочку на зиму засыпали.

Худоревский молчал и, как показалось Николаю, равнодушно слушал.

Погодин снизу вверх коротко взглянул на летчика:

– Ты не слыхал, Михаил, у нас поговаривают, будто коров в черте города скоро запретят держать!

Худоревский пожал плечами. Погодин тяжело вздохнул:

– Я бы и сам ее сдал. С этим сеном маета одна. Как говорят, ни сена, ни корма – одна кутерьма. Косить не дают, а в продаже нет. Каждый год одно и то же, правдами и неправдами добываем. Если б не ребятишки, давно бы сдал. Да только на одну-то зарплату не проживешь. Получишь ее – и не знаешь, куда деть. А здесь – что на столе, все свое. Да и привыкли мы, Анна без хозяйства, без коровы жизни не мыслит. Мы здесь вроде бы и в городе, и в деревне. А у ребят каждый день свежее молоко.

– Надо уметь устраивать свою жизнь, – сказал Худоревский. – Ты держись за меня. Мужик ты надежный, и руки у тебя золотые. Одним словом, специалист.

– Правильно. Специалист по горбовикам, – сказала вошедшая на кухню Анна.