Книга Железная маска - Жан-Кристиан Птифис

Этот Дюбрей до своего ареста жил на широкую ногу. Он был знатного происхождения — так, по крайней мере, он сам утверждал. Он требовал называть себя «граф дю Брей», и в некоторых документах он так и именуется. Так, может быть, он был не кем иным, как господином де Бресс, Франсуа дю Брей де Дама, сеньором де Монсуа и де Вельро, сыном Франсуа де Дама, сеньора де ла Басти, и Анны Гаспар, госпожи дю Брей, родившийся в 1634 году?[31]

В Пинероле, однако, пренебрегли его дворянским происхождением (поскольку он не принадлежал к высшей знати или к придворным, подобно Фуке и Лозену) и по прибытии поместили его с другим заключенным, монахом Лапьером, в плохой камере башни. Министр с присущей ему суровостью рекомендовал обращаться с Дюбреем как с человеком, способным на любые хитрости ради того, чтобы сбежать. «Я обязан предостеречь вас, — писал он Сен-Мару 17 июня, — чтобы вы не позволили ему обмануть вас своими красивыми речами и чтобы вы обращались с ним как с величайшим на свете мошенником, охранять которого чрезвычайно трудно».[32] Дюбрей обманул короля и потому должен ответить за свое предательство.

В то же время Лувуа разрешил ему получать книги и даже писать письма, чем он и воспользовался, чтобы посетовать на условия своего заключения: «Я нахожусь здесь с человеком, совершенно спятившим и несносным в общении, от которого в камере такая вонь, что нечем дышать. Уже восемь дней я ничего не ел и не пил и впредь обречен на то, чтобы чахнуть в этом ужасном месте».[33] При этом никто, ни в Мадриде, ни в штаб-квартире Монтекукколи, не знал, что сталось с этим специальным агентом.

Вторым узником из нашего списка является спятивший монах-якобинец Лапьер. Следует заметить, что условия заключения в XVII веке были столь суровыми, что большинство несчастных, томившихся в четырех стенах и не имевших даже возможности выйти на прогулку, в конце концов сходили с ума. Так случилось с этим монахом, так же, спустя некоторое время, случится с Дюбреем и Маттиоли. Этого монаха взял на свою ответственность господин Легрен, генеральный прево судебного ведомства коннетаблей и маршалов Франции, поручивший лейтенанту и шести стрелкам препроводить его до почтовой станции в Броне, близ Лиона, на пути в Шамбери, где его встретил офицер Сен-Мара, шевалье де Сен-Мартен, с шестью солдатами из роты вольных стрелков. Он прибыл в Пинероль 7 апреля 1674 года. Спустя несколько дней Лувуа написал Сен-Мару:

«Я был весьма рад узнать о прибытии заключенного, которого доставил вам шевалье де Сен-Мартен. По распоряжению короля с ним следует обращаться очень строго, не давать ему в камеру огня, разве что в сильные холода, кормить одним только хлебом с водой и вином, ибо он — законченный мошенник, заслуживший самое суровое к себе отношение, самое строгое наказание, дабы искупать содеянное. Однако вы можете позволить ему присутствовать на мессе, принимая при этом все необходимые меры предосторожности, чтобы он никого не видел и ни с кем не обменивался новостями. Его Величество не возражает также, чтобы вы дали ему требник и молитвенник».[34]

Что же совершил этот «законченный мошенник», чтобы заслужить столь суровое заключение? Вероятно, это был один из тех алхимиков, в большей или меньшей степени мошенников, которые спустя несколько лет будут в большом количестве проходить по так называемому делу отравителей, один из тех искателей философского камня, которые утверждали, что «обладают важными секретами». Похоже, что этот шарлатан злоупотребил доверием многих придворных дам. Один итальянский авантюрист, в то время находившийся во Франции, Прими Висконти, рассказывает в своих «Мемуарах», что мадам де Монтеспан, весьма ревниво относившаяся к красоте принцессы Марии Анны Вюртембергской, нашептывала монарху, будто та имеет половые сношения с этим монахом-алхимиком. «Я никогда не слышал, чтобы хоть что-то было между мадемуазель Марией Анной Вюртембергской и этим монахом, — добавляет Прими, — напротив, ходили слухи, что последний постоянно обретается у мадам д'Арманьяк, в конце концов оказавшись в тюрьме как мошенник».[35]

Сперва его, по распоряжению супруга названной дамы, Луи де Лоррен, графа д'Арманьяк, обер-шталмейстера Франции, отправили в Пьер-Ансиз в Лионе. Затем король распорядился возвратить его в Париж, как следует из письма, отправленного им 17 января 1673 года архиепископу Лионскому.[36] Что за сим последовало — неведомо, но, как бы то ни было, спустя пятнадцать месяцев наш монах уже томился в тюремной камере Пинероля. Этот монах, предпочитавший салоны прекрасных герцогинь суровой простоте монашеской кельи, был низвергнут с больших высот. Очень скоро его здоровье пошатнулось, а рассудок помутился. Он испускал страшные вопли, отравлял зловонием камеру, проклинал своих надзирателей. Лувуа в какой-то момент даже забыл, как его зовут. «Кто этот сумасшедший, сидящий, как вы мне сообщали, в одной камере с господином Дюбреем?»[37] — писал он Сен-Мару. Когда его память была освежена, он порекомендовал средство, обычно применявшееся в королевских тюрьмах для исцеления расстроенных умов: «Поскольку угроза, которой вы подвергли заключенного, сидящего с Дюбреем, возвратила ему рассудок, повторяйте ее время от времени, и хотя первая попытка исправила его слишком радикально, в конце концов с помощью этого средства вы сделаете его более разумным, чем вы его когда-либо видели».[38]

Вот такой цинизм. Сен-Мар, беззаветно преданный Лувуа, но желавший оставаться добрым католиком, однажды, вопреки угрызениям совести, взгрел священника. Хозяин не счел за труд успокоить его: «Хочу разъяснить вам, что тот, кто карает священников, невзирая на их положение, рискует быть отлученным от церкви, однако позволительно наказывать священника, поведение которого заслуживает осуждения».[39]

Граф Маттиоли, итальянец из Болоньи, о котором в дальнейшем еще пойдет речь, участвовал вместе с аббатом Эстрадой, послом Франции в Венеции, а затем в Турине, в секретных переговорах, касавшихся проекта утверждения французов в Северной Италии. В 1678 году был подписан договор с Людовиком XIV, но в момент обмена ратификационными грамотами Маттиоли, тайком улизнув, отправился продавать секрет этих переговоров герцогине Савойской, а заодно представителям Испании, Империи и Венеции. В Европе подняли шум. Можно представить себе, в какую ярость пришли в Версале, узнав, что их так одурачили. Предателя удалось заманить в ловушку, устроенную аббатом Эстрадой, в то время исполнявшим обязанности посла в Турине, и Николя Катина, бригадиром от инфантерии. Маттиоли был арестован и препровожден инкогнито в башню Пинероля.