Книга Одно слово стоит тысячи - Чжэньюнь Лю

— Лао Ван, это у тебя девочка на выданье?

Лао Ван качал головой:

— Нет, это уже замужняя.

— А откуда она?

— Из Кайфэна.

— А почему она не смеется, а плачет, словно у нее горе какое?

— Она и должна плакать, а не будет плакать, так помрет с горя.

Одним словом — пьяная брехня. Лао Ван к этому времени не только сильно раздобрел, но и полысел. Напивался он не часто, так что сделанные им фигурки людей можно было по пальцам пересчитать, тем не менее во всем Баоцзи знали, что хэнанец Лао Ван с конного рынка, чья лавка находится у ворот Чжуцюэмэнь, умеет делать «кайфэнскую невестку».

После ухода Лао Вана от Лао Фаня ученики из «Кабинета высаживания персиков» разбрелись кто куда. Ян Байшунь и Ян Байли тоже покинули школу при доме Лао Фаня и вернулись в свою деревню Янцзячжуан. Ян Байшунь изучал у Лао Вана «Луньюй» пять лет, он попал в эту школу, когда ему было десять, а сейчас ему уже исполнилось пятнадцать. Он-то думал, что будет учиться у Лао Вана еще несколько лет, ведь «Луньюй» он все равно пока не усвоил, но кто же знал, что Лао Ван возьмет и уйдет. День-деньской они строили учителю всякие козни; как-то раз зимой, когда Ян Байшуню было двенадцать лет, он вместе с Ли Чжаньци втихаря проник в уличный туалет Лао Вана, взял его ночной горшок и проделал в днище дырку. В итоге, когда Лао Ван стал справлять нужду, он обмочил свою кровать. Сейчас же, когда Лао Ван их покинул, ученики поняли, сколько они потеряли. Для Ян Байшуня самым большим плюсом при Лао Ване была возможность филонить, теперь же ему пришлось возвратиться домой, чтобы готовить доуфу со своим отцом. Ян Байшунь терпеть не мог это занятие. Он не то чтобы питал отвращение к самому доуфу, просто он совсем не ладил с Лао Яном, а не ладил он с ним вовсе не потому, что таил на него злобу после того случая, когда из-за какого-то барана Лао Ян выпорол его и выгнал из дома, а потому, что, как и извозчик Лао Ма, Ян Байшунь презирал Лао Яна. Его душа была отдана похоронному крикуну Ло Чанли из деревеньки Лоцзячжуан. Он даже хотел сбежать от Лао Яна к Ло Чанли, однако загвоздка состояла в том, что Ян Байшуню не все нравилось в Ло Чанли. Тот нравился ему лишь как похоронный крикун, но не как изготовитель уксуса, который у него уже через десять дней покрывался грибком. Однако жил Ло Чанли именно за счет этого промысла, роль крикуна была для него не более чем увлечением. Ради нее он не мог забросить свое дело. Ведь уксус нужен по три раза на день, а где в один день набраться трем покойникам? Так что Ян Байшунь оказался в затруднительном положении.

Младший брат Ян Байшуня, Ян Байли, также терпеть не мог продавца доуфу Лао Яна. Ему нравился слепой Лао Цзя из деревеньки Цзяцзячжуан, который играл на трехструнке. Слепой Лао Цзя был не совсем слепым — слепым у него был лишь один глаз, другим он все видел. Кроме игры на трехструнке, слепой Лао Цзя, пусть одним глазом, но умел гадать по лицу. За несколько десятков лет через него прошло несметное количество людей. Каких только судеб он не видел. Но к словам Лао Цзя особо не прислушивались, поэтому чем больше он занимался гаданием, тем сильнее убивался по этому поводу. На его взгляд, все люди проживали свою жизнь совершенно не так и каждый день занимались совершенно не тем, что было предназначено им судьбой, чем напоминали безумных белок в колесе. Выходило, что Лао Цзя всегда оспаривал выбранный ими путь и указывал другую дорогу. В отличие от Ян Байшуня, которому Ло Чанли нравился лишь как похоронный крикун, но не как изготовитель уксуса, слепой Лао Цзя нравился Ян Байли и как музыкант, и как гадатель. Поэтому Ян Байли втайне от продавца доуфу Лао Яна сбежал в деревеньку Цзяцзячжуан к слепому Лао Цзя, чтобы попроситься к нему в ученики. Слепой Лао Цзя, прикрыв глаза, пощупал руки Ян Байли и вынес вердикт:

— Пальцы слишком грубые, игрой на трехструнке себя не прокормишь.

— Тогда научите меня предсказывать судьбу, — попросил Ян Байли.

В ответ слепой Лао Цзя открыл один глаз и посмотрел на Ян Байли.

— Ты своей-то судьбы не ведаешь, что же ты будешь предсказывать другим?

— А какая у меня судьба?

Слепой Лао Цзя снова прикрыл глаза:

— На дальнюю перспективу — судьба рабочей лошадки, будешь каждый день покрывать по несколько сотен ли, и все из-за одного говоруна. Если же говорить о скором будущем, то все, кого бы ты ни встретил, будут тебя костерить.

Так что наставника Ян Байли не обрел, зато получил зловещее предсказание. Про себя он ругался на слепого Лао Цзя: «Если каждый день покрывать по несколько сотен ли, так и сдохнуть недолго!» Обиженный на дурацкое предсказание, Ян Байли возвратился в родную деревню.

4

Когда Ян Байшуню было шестнадцать, новым начальником уезда Яньцзинь назначили Сяо Ханя. До Сяо Ханя начальником уезда был краснолицый хунанец из Маяна Лао Ху, которого выдвинули еще при маньчжурах. Отец Лао Ху занимался в Маяне китайской традиционной медициной, всю свою жизнь он излечивал или же залечивал людей. Если другие врачи китайской медицины, поставив диагноз, тут же выписывали рецепт, то отец Лао Ху, прощупав больному пульс, по десять раз думал, прежде чем вывести очередной иероглиф в рецепте. Когда пациент уходил, отца Лао Ху спрашивали:

— Послушай, тебе рецепт написать тяжелее, чем разродиться, неужели ты не определил болезнь?

— Болезнь-то определить легко, сложно проникнуть в человеческое сердце.

— Но ведь мы лечим болезни, какое тебе дело до человеческого сердца?

В ответ отец Лао Ху вздыхал:

— А как же без этого? — Помолчав, добавлял: — Болезни одинаковы, да только люди разные. Если разным людям выписать одно и то же лекарство, вряд ли оно всем поможет. — Вздохнув, он подытоживал: — Как раз от этого зависит, будет ли исход болезни успешным или печальным.

Когда Лао Ху выдержал экзамены и его распределили на чиновничью службу, в день отъезда в уезд Яньцзинь его вышел провожать весь Маян. Под оглушающие звуки гонгов и барабанов наряженный Лао Ху сел на коня. Все вокруг захлопали в ладоши, а отец Лао Ху придержал его коня и сказал:

— Сынок, все пришли тебя поздравить, один лишь я плачу.

— Чего плакать? Не на казнь же меня везут!

— Ты такой порядочный, тебе бы книги читать, а попадешь в эту чиновничью среду шакалов и волков, боюсь, не видать тебе ничего хорошего. Не через год, так через пять лет, если не посадят, так снимут и пошлют обратно.

— Другие, получая такую должность, считают это за счастье, а ты тут пристал со своими похоронными речами.

— Я вообще не это хотел сказать.

— А что же, в конце концов?

— Если в один прекрасный день тебя все-таки снимут с чиновничьей должности, ни в коем случае не расстраивайся, а возвращайся в Маян перенимать мое дело. Лучше быть мудрым врачом, чем мудрым министром.

Но случилось так, что, приехав в уезд Яньцзинь, Лао Ху продержался на своей должности тридцать пять лет. В этом смысле отец его недооценил. Столь длительный срок объяснялся вовсе не тем, что Лао Ху разбирался в тонкостях чиновничьей службы, он вообще ничего не смыслил в чиновничьих хитростях и при этом пребывал в полном неведении относительно своего невежества. Можно сказать, что он удержался на своей должности благодаря случайному везению. Работа чиновника немыслима без проведения приемов в честь приезжающих и отбывающих гостей, без праздничных подношений вышестоящим. Однако, став начальником, Лао Ху никаких приемов не устраивал, никаких подарков вышестоящим не делал. Уезд Яньцзинь находился в подчинении округа Синьсян, начальника округа звали Лао Чжу. Этот Лао Чжу славился своей алчностью, поэтому на праздники все другие чиновники делали ему подношения, и лишь Лао Ху был исключением. Приняв подарки, Лао Чжу любил рассказывать, какой он неподкупный, и Лао Ху, единственный из десяти подчиненных, кто не делал никаких подношений, стал для Лао Чжу своего рода оправданием. На банкетах Лао Чжу говорил своему начальству и коллегам: