Книга Он говорит - Владимир Березин

— Слушай, пойдём ко мне, да? А? А!? Ну подумай, я пока здесь посижу…

Нет, наверняка, среди национальных кадров были гении и столпы мудрости — но мне достались не они, а эти.

И вот один такой человек попал на экзамен по истории западноевропейской литературы к одной знаменитой старухе. (Тут начинается легенда, а в легенде не важна точность, не нужна лишняя шелуха имён и дат, и каждый рассказывает легенду по-своему, я же расскажу её, чтобы подвести к красоте короткого иностранного слова). Эта женщина, надо сказать, написала свою первую научную работу по французской прозе во времена ОПОЯЗа. Именно на экзамене, что она принимала, Человеку, слезшему с Подоконника, выпал билет, где первый вопрос был записан как одно короткое слово — „фаблио“. Если бы там было написано „Фаблио как жанр“, это ещё куда ни шло, Человек с Подоконника, может быть, и сориентировался бы. (Если кто не знает, фаблио относится к рассказу типа как эогиппус к лошади).

Но всего этого, конечно, Человек, Сидевший на Подоконнике, не знал, и начал свой рассказ гениально и просто:

— Фаблио родился в семье бедного сапожника…

Старуха рыдала и выла, запрокинув голову.

Экзамен кончился».

Он говорит: «Ну, прошло много лет, и сам я стал преподавать. Учёное слово гендер многозначно, оно загадочно — как слово „фаблио“, как Инь и Ян, грызущие друг другу хвосты. Оно похоже на интеллектуальное заклинание так же, как слово „фаллос“. В „Записях и выписках“ Гаспаров, кстати, писал о каком-то опросе про семью и брак (несомненно, этот опрос был гендерным исследованием). В этом опросе оказывалось, что студентки „в муже ценят, во-первых, способность к заработку, во-вторых, взаимопонимание, в третьих, сексуальную гармонию. Однако на вопрос, что такое фаллос, 57 % ответили — крымская резиденция Горбачёва, 18 % — спутник Марса, 13 % — греческий народный танец, 9 % бурые водоросли, из которых добывается йод, 3 % ответили правильно“[2].

С социальным полом происходит примерно тоже — понятие гендера широко, а попыток его сузить мало. Даже разговоры о границе гендерных проблем идеально предваряются фразой „Интуитивно понятно, что…“.

Однажды я придумал простой вопрос о гендере в экзаменационных билетах. У меня не хватало тем, чтобы их заполнить, и во второй строчке одного из билетов я поставил просто слово „гендер“.

Этот билет вытянул один неплохой молодой человек.

Он прочитал вслух в меру короткое слово, набрал воздуху в лёгкие, и начал:

— Гендер был видным немецким учёным восемнадцатого века, занимавшимся связью между природой и культурным развитием рода человеческого…

— Ну, — ответил я, — Мир велик и удивителен — тем, что он постоянен.

И рассказал присутствовавшим историю про фаблио».

Он говорит: «У меня была такая история (не помню, рассказывал ли вам). Она была про то, как я пришёл как-то к профессору Понижевскому, а у него сидели казаки. Казаков этих я не любил, потому что они были ряженые, а у одного висела на груди самопальная медаль про Линц. В австрийском городе Линце тех казаков, что воевали на стороне немцев, передали Красной Армии.

Ну, казаков это изрядно огорчило. А нынешние, в память об этом огорчении, наделали крестов.

Да только мои-то старики воевали на другой стороне.

Поэтому у меня к ним было ещё классовое чутьё.

Но только у нас была в знакомых красивая женщина, что с казаками этими якшалась.

А когда жизнь на закат поворачивает, то уж разбрасываться такими знакомствами не след.

И вот казаки приходили в гости — иногда вовсе без женщин.

Ну и в какой-то момент запели. Профессор наш любил петь, и одна красивая женщина говорила, что ад представляется в виде тысяч поющих профессоров. Запел он дурно — про то, как ехали на бричке, пострелять проклятых москалей. Всё это было ужасно, и происходило в каком-то гробовом молчании.

Понижевский пел это вдохновенно, жестикулируя и не попадая ни в одну из нот.

Казаки помолчали, а потом запели.

Были они как-то худосочны, пели несильными надтреснутыми голосами, да только всё про то, как степь нагрета солнцем, про то, что отец ушёл воевать турок, и не вернётся более.

Профессор замычал, да стих. А я чуть не заплакал, и казаков тех едва не простил — за фальшивые кресты и чужие мундиры. Даже за атамана Краснова с фон Панвицем.

Песня — это ведь молитва.

А уж если человек молится по-настоящему, то что нам за дело до их жестяных сабель, что им со смехом гнули менты при задержании».

Он говорит: «А я собак люблю. Ну, это вы помните, такая расхожая фраза, что чем больше узнаёшь людей, тем больше любишь собак.

Нет, это только фраза.

Но вопрос в том, кто заменим, а кто нет.

У многих людей есть иллюзия, что собаки заменимы.

Помер пёс, и хрен с ним.

А вот в старости всё не так — в старости ты понимаешь, что нормального пса ты уже не успеешь вырастить.

Старушку какую найдёшь, а вот пса подходящего — нет.

Когда тебе за семьдесят, ты это очень хорошо понимаешь, а вы вот не поймёте. Пока не поймёте.

В общем, с людьми масса проблем.

Я вот смотрел один фильм про ядерный апокалипсис. Земля безлюдна и пуста. Так один красивый мужчина путешествовал там с говорящим псом. Ну и, натурально, провалился в какой-то подземный город с выживальщиками.

Целый город этих сурвейверов был под поверхностью земли — и там они бродили, в своих футуристических блестящих костюмах.

Там была, среди прочих выживальщиков, упругая блондинка.

Ну, совместными усилиями, то есть, герои с ней вместе, весь фильм выбирались из негостеприимного города на поверхность.

Выбрались.

Еды нет, надо что-то делать.

И вдруг сразу показывают, как красавец идёт на закат, с псом разговаривает.

И тут зритель понимает, что упромыслили блондинку-то. Да и то — блондинки-то, поди, там ещё есть, а вот говорящего пса пойди ещё найди».

Он говорит: «Вот теперь стало очень много тестов всяких. Ну, там в журналах. Раньше-то было много кроссвордов, а тестов совсем не было. Ну, или они прятались куда-то. Кроссвордов было больше, были и такие кроссворды для особо умных, „кроссворды с фрагментами“. А были и для простых людей, так себе кроссворды. Интеллигентные люди карандашиком слова вписывали, а прочие — ручкой. Были и такие, что весь кроссворд в уме разгадывали. Так и говорили „решить кроссворд“ и даже „разгадать кроссворд“.