Книга Безнаказанное преступление. Сестры Лакруа - Жорж Сименон

Было пасмурно. На следующий день все улицы заледенели, словно их покрыли черным лаком, и Стан обул калоши. На углу улицы какая-то старушка поскользнулась и упала, и было видно, как двое мужчин помогают ей подняться.

Он не стал разговаривать с Мишелем, как его просила мадам Ланж. Когда румын собрался уходить этим вечером, она бросила красноречивый взгляд на Эли, как бы говоря: «Ну же! Сейчас самый подходящий момент».

Он даже не пошевелился, продолжая сидеть с замкнутым лицом.

— Вам не следовало бы выходить в такую погоду, мсье Мишель, там очень холодно.

— Я только выпью по стаканчику с друзьями и сразу же вернусь.

Он привез из дома пальто с каракулевым воротником, которое придавало ему странный вид в городе, где в таких пальто ходили лишь старики. По контрасту он казался еще моложе. От мороза его кожа становилась еще более матовой, а щеки розовели.

— Любая девушка не отказалась бы от таких ресниц, как у него! — произнесла мадам Ланж, как только за ним захлопнулась дверь.

Эли провел вечер внизу, один с двумя женщинами. Луиза расстелила на столе ткань, положила сверху выкройку из темной бумаги и длинными ножницами старательно вырезала контур, зажав во рту булавки.

Чуть в стороне сидела мадам Ланж, поставив между ног ведро, и чистила картофелины, которые падали друг за другом в воду, в то время как в ее фартуке вырастала гора очисток.

Эли молчал. Он очень редко с ними разговаривал. Полностью погрузившись в свои записи, шевеля губами, он иногда поднимал голову и переводил невидящий взгляд с одной на другую.

— Похоже, эта зима будет такая же холодная, как в 1916 году.

Мадам Ланж сказала это, не ожидая ответа. Время от времени она произносила какую-либо фразу, которую порой оставляла неоконченной, и этого ей было достаточно.

— Той зимой с продуктами было совсем плохо. Помню, приходилось идти двадцать километров пешком, чтобы найти картофель на какой-нибудь ферме, и всякий раз прятаться, завидев патруль. Как раз в ту зиму мой муж был убит во Фландрии.

Мсье Ланж был кадровым унтер-офицером. В двух кварталах отсюда располагалась казарма, где при жизни он проводил целые дни, обучая новобранцев. На стене висела его фотография в золоченой рамке: в форме, с орденом на груди.

Без Мишеля жизнь текла бы своим привычным ходом, и Эли был бы по-прежнему счастлив. Мадам Ланж его не понимала, считая, что он завидует румыну.

Возмутившие ее фотографии были лишь одним из многочисленных знаков, которые она не могла распознать. Эли с самого начала понял, что в дом вторгся чужеродный элемент, и ничем хорошим это не могло закончиться.

— Ты уверена, что сделала проймы достаточно широкими?

— Да, мама.

— В прошлый раз ты говорила то же самое, а потом тебе пришлось распускать платье.

Даже эти незначительные фразы давали Эли чувство безопасности, которого он не знал ранее. Вопреки мнению мадам Ланж, он не испытывал никакой зависти по отношению к Мишелю. Он не страдал также от своей бедности. Его не прельщала мысль пойти с товарищами в кафе, чтобы провести время в пустой болтовне. И фотографировать обнаженных девиц в их комнатах ему совершенно не хотелось.

Еще несколько недель назад он был доволен своей жизнью и мечтал, чтобы все так и продолжалось, и тогда он не видел препятствий для этого.

— Ваша диссертация продвигается, мсье Эли?

— Да, мадам. Не так быстро, как хотелось бы, потому что я подошел к наиболее сложному участку. Завтра придется поработать в библиотеке.

Ему иногда приходилось посещать университетскую библиотеку, где он находил недостающую информацию. Атмосфера библиотеки ему тоже очень нравилась, с ее зелеными абажурами, проецирующими круги света на столы и склонившиеся головы студентов.

— Неужели мсье Мишель сегодня опять вернется поздно?

— Перестань так о нем беспокоиться, мама, — ответила Луиза голосом, который шокировал Эли.

— Его мать просила меня за ним присмотреть.

— Ему двадцать два года.

— И все же он еще ребенок.

— С некоторых пор мне кажется, что в мире существует только он.

Неужели она тоже ревновала? Она разговаривала более эмоционально, чем обычно, и Эли пока не понимал, радоваться ему этому или, наоборот, тревожиться.

— Ты все поймешь в свое время, — вздохнула ее мать.

Больше реплик не последовало, поскольку мадам Ланж закончила чистить картофель и пошла промывать его под краном, чтобы затем бросить в кастрюлю с супом.

Минут на десять Луиза и Эли остались в столовой одни, девушка скрепляла платье булавками. Он ничего не говорил. Она тоже.

Лишь поднимая глаза, он видел ее немного бледный профиль, хрупкую линию шеи, легкий изгиб спины и чувствовал себя хорошо. Он никогда не пытался представить, каково ее тело под шерстяным платьем. Ему не приходила в голову мысль, что у какого-либо мужчины может возникнуть желание сжать ее в объятиях.

— Ты еще долго, Луиза?

— Еще минут двадцать, мама.

— Я иду наверх. У меня был тяжелый день. Погасишь везде свет?

Мадам Ланж не боялась оставлять дочь одну с Эли.

— Доброй ночи.

Стана тоже не было, он давал уроки в гимназии. Вечером трамваи на близлежащей улице ходили только через четверть часа, и можно было услышать звук их тормозов, когда они останавливались, и представить их желтый свет и редкие силуэты пассажиров, высыпавших на темную улицу, кое-где освещаемую газовыми фонарями. В десять часов Луиза скатала в рулон отрезки ткани и сложила их под крышку швейной машинки. Непринужденно, словно разговаривая с братом, она спросила:

— Вы идете?

— Да.

Такое случалось редко, чтобы они, погасив свет, выходили из комнаты вместе. Луиза также прошла на кухню убедиться, что вентиль стоит в правильном положении, и он подождал ее, держа книги в руке, в коридоре, который фонарь окрашивал в желтый, зеленый и синий цвета с красными пятнами на потолке.

На лестнице он пропустил ее вперед. На уровне антресолей она остановилась, чтобы пожелать ему доброй ночи, после чего ему не оставалось ничего больше, как войти в свою ледяную комнату и как можно скорее нырнуть в кровать.

Когда вернулся Мишель, было уже за полночь и Эли еще не спал.

Наутро пошел дождь, продолжившийся и на следующий день, угрюмый и холодный дождь, который, казалось, будет длиться вечно, и на торговых улицах некоторые витрины оставались освещенными весь день.

После обеда Эли перешел на другой берег реки и отправился работать в университет. У него была долгая беседа с преподавателем, математиком с мировым именем, и они обсуждали важный пункт диссертации.

— Вы не поедете домой на Рождество?