Книга Отрешённые люди - Вячеслав Софронов

Немец, больше для вида, еще долго ощупывал Ивана, тяжело вздыхая, будто присутствовал на поминках, потом, мешая русские и немецкие слова, сообщил офицеру:

— Зер шлехт, — чуть подмигнув Ивану, скорчил скорбную гримасу, — тут зер холедно. Он есть болен, — и, чтоб его окончательно поняли, потряс головой, изображая озноб, — бр–р–р! Мороз!

Офицер равнодушно кивнул, но когда лекарь, покряхтывая и грустно вздыхая, удалился, то занес в камеру огромный овчинный тулуп и швырнул его Ивану на топчан. А уже на другой день ранним утром в низкую дверь протиснулся ни кто иной, как самолично Михаил Яковлевич Корнильев.

— Кого я вижу? — всплеснул он руками. — А я всех, кто с Ирбита вернулся, про тебя выспрашиваю, да ни от кого ничего добиться не могу. Знать не знают, ведать не ведают…

Но Иван не дал договорить, а кинулся, прижался к двоюродному брату и, сдерживая слезы, сбивчиво принялся рассказывать обо всем, что с ним произошло.

— Ах, канальи! Ну, каковы, — сокрушался купец, но глаза его смеялись, и сам он насилу сдерживался, чтоб не захохотать. — Теперь на всю жизнь запомнишь, как с теми лиходеями дело иметь. Говорил я тебе, ведь говорил, что голыми руками их не возьмешь? А? Не верил мне, думал, ты самый умный. При этом он и не вспомнил, что сам подговорил Ивана наведаться на ярмарку и вывести лихоимцев на чистую воду, зная слабость того к правдоискательству. Иван молчал, понимая, что сейчас не время и не место выяснять, кто прав, а кто виноват. Главное — поскорее выбраться отсюда. — Ладно, попробую завтра пробиться к губернатору, если только он в городе. Острожное начальство за тобой никакой вины не знает. Справлялся уже. Отнекиваются, мол, привез тебя какой–то офицер и сдал. А в чем ты виновен и не объяснил. Знаешь, как у нас на Руси бывает? Один сдал, другой принял, а за что, про что и не поинтересовался.

— Так прямо сейчас меня не выпустят? — мигом сник Иван, и от его радости не осталось и следа.

— Без приказа не могут, сам понимаешь, поди, не маленький. Потерпи еще малость.

— Когда вызволишь? — выдохнул Зубарев и сжался, представив, сколько он тут еще просидит, если губернатор вдруг да уехал в столицу или еще куда.

— Завтра узнаешь, — развел руками Корнильев и, обняв его на прощание, вышел.

На счастье Ивана, губернатор Сухарев оказался в городе. И хотя Корнильева долго не допускали к нему, он упорно сидел в небольшой, заставленной громоздкой мебелью приемной. Наконец губернатор за несколько минут до обеденного часа вышел из кабинета, уже одетый, а следом показался генерал Киндерман, с лета находящийся в Тобольске, и какой–то молодой офицер с ним. Увидев поднявшегося ему навстречу Корнильева, Сухарев приотстал от своих попутчиков и, чуть поморщившись, спросил:

— У вас что–то срочное? Видите, я занят.

— Срочнее не бывает, — решительно ответил Корнильев, — брат мой двоюродный в острог попал неизвестно за что.

— Быть такого не может, — недоверчиво покосился на него губернатор.

— Еще как может. Прикажите проверить. Я лично справлялся, но ни комендант острога, ни в полицейской управе не знают, за что он туда посажен.

— Странно все это, — Сухареву не хотелось задерживаться, и он хотел было отправить купца к исправнику или к полицмейстеру, но тут неожиданно в разговор вмешался молодой офицер, что внимательно прислушивался к их словам.

— Не сочтите за дерзость, — почтительно проговорил он, — но я могу пролить свет на сей прискорбный случай.

— Слушаю вас, — повернулся к нему Сухарев.

— Если я правильно понял, то речь идет о купеческом сыне Иване Зубареве, что около недели назад был доставлен в местную крепость?

— Именно о нем, — согласно кивнул Корнильев, недоумевая, чем может помочь Ивану незнакомый офицер.

— Поручик Кураев, — представился тот и кратко изложил обстоятельства, при которых он встретился с Зубаревым. — Вникать в суть дела у меня никакой возможности не было, но в своем рапорте в полицейскую контору подробно все отписал. А уж чего там полицмейстер усмотрел, то мне не ведомо.

— Хорошо, разберусь, — брезгливо махнул рукой Сухарев.

— Премного благодарны вашему превосходительству, — Корнильев с достоинством поклонился и вышел из губернаторских покоев, радуясь, что дело столь легко решилось.

Уже на следующий день, к вечеру, не найдя за Иваном Васильевым сыном Зубаревым никаких вин и преступлений, его выпустили из острога.

— Императрице про вас напишу, — погрозил он пальцем офицеру, который вывел его на улицу.

— Пиши, милок, пиши. Императрица давно твоего письма ждет, — засмеялся тот вслед ему и по–разбойничьи свистнул, подняв с крыши стайку гревшихся у дымовой трубы воробьев.

7

Императрица Елизавета Петровна, несмотря на свое отменное здоровье, всегда внимательно прислушивалась к советам врачей. В летнюю пору она ежедневно выезжала на экипаже за город прогуляться по лесу, омочить босые ноги в какой–нибудь чистой речушке, а зимой взяла за правило обязательные получасовые прогулки по свежему воздуху. Особенно ей нравились заснеженные аллеи Летнего сада, где специально для нее чистили и посыпали желтым песочком дорожки, ставили в разных местах скамеечки для отдыха, покрытые меховыми полостями.

С собой на прогулки императрица обычно приглашала давнюю подругу Марфу Егоровну Шувалову, а также друга наилюбезнейшего, как она его называла, — графа Алексея Григорьевича Разумовского. Тот мог часами забавлять императрицу смешными рассказами о своем детстве, проведенном в глухом селе на Украине.

Сегодня, на третий день после Рождества, когда крепкий морозец изрядно подрумянил и без того похожие на наливные яблочки щечки Елизаветы Петровны, прогулка не обещала быть долгой. Стоявшие на почтительном отдалении в конце каждой аллеи преображенцы волей–неволей нарушали устав: не могли стоять, не шелохнувшись, в присутствии ее императорского величества и время от времени постукивали ногой об ногу, осторожно поглядывая через заиндевевшие ресницы на неторопливо прогуливающихся по парку людей.

— Что–то нынче веселья мало в Петербурге, — ни к кому конкретно не обращаясь, проговорила императрица. — Вот, помнится, во времена оные, при батюшке моем, умели веселиться, а сейчас… — и она со вздохом взмахнула ручкой в теплой вязаной перчатке.

— И не скажи, матушка, — тут же поддакнула Марфа Егоровна, славившаяся умением поддержать любой разговор, даже если то была вовсе не знакомая ей тема, — не тот народец нынче пошел. Вот и супруг мой, Петр Иванович об этом же говорит…

— Чем он у тебя таким занят, что во дворце редко показывается? — не дослушав подругу, спросила императрица.

— Известно чем: из пушек своих в загородном имении, поди, по воробьям палит без толку, — мягким малоросским говорком, растягивая окончания слов, отозвался граф Алексей Григорьевич Разумовский.