Книга Тьма кромешная - Илья Горячев

– Ассаламу алейкум ва рахматулла ва барракатум, Ибрахим-бей.

Ибрахим-бей развернулся навстречу гостю и, произнеся: «Ва алейкум салам ва рахматулла ва барракатум», заключил пришедшего, пожилого крепкого пашу с цепким внимательным взглядом из-под густых седых бровей, в дружеские объятия.

Спустя пару минут они сидели, утопая в подушках, друг напротив друга. На низком столике между ними стояла шахматная доска с искусно вырезанными фигурками из слоновой кости, две пиалы с ароматным зеленым чаем и большой арабский кальян. Глубоко затянувшись и зажмурившись от удовольствия, паша выпустил из груди клубы опутавшего его дыма.

Бросив взгляд на заваленный бумагами стол, он с усмешкой заметил:

– Мой друг, вы будто славный халиф Мансур из времен Аббасидов начинаете свой день с донесений. Тот не пропускал ни одной депеши Барида, лично просматривал их все.

– Барида? – переспросил Ибрахим-бей, вскинув брови. – Впервые слышу это название.

Пожилой паша с кряхтением поудобнее устраивался на подушках.

– Загляните в сочинение почтенного аль-Истахри «Масалик ал-Мамалик». Там он подробно пишет о Бариде. Формально это была не более чем почтовая служба халифата. В реальности же сеть соглядатаев покрывала всю страну и не подчинялась никому, кроме султана. А полномочия этих невзрачных чиновников были безграничны. Можно сказать, Барид – это наш предок. Хотя справедливости ради замечу, что у византийцев мы позаимствовали куда больше. – Тонкая усмешка тронула уста Ибрахим-бея.

– Однако вернемся к нашей партии. Ибрахим-бей, я обдумывал свой ход в течение недели и теперь… – Абу Низам медленно потянулся к фигуре черного всадника и переставил ее на свободную клетку. – Мой конь угрожает вашему ферзю!

– Яхх! – Возглас восхищения вырвался из уст Ибрахим-бея, и он замер в сосредоточенной позе над доской, пристально гипнотизируя фигуры взглядом.

– Как ваш сын? – Паша откинулся на подушки и, казалось, весь ушел в созерцание чубука кальяна. – Вразумление ему сделали?

Ибрахим-бей очнулся от секундного оцепенения:

– Ах да. Благодарю вас за предупреждение, Низам-паша. Эти янычары с их фанатизмом просто невозможны.

– Вы же понимаете, что они нужны нам именно такими. Приходится терпеть небольшие неудобства ради вящей славы нашей. – На секунду паша умолк, на лице его промелькнуло смущение, которое он тут же скрыл лукавой усмешкой. – А все же мне интересно, Ибрахим-бей, как вы сочетаете в себе ромейскую ортодоксию и преданную службу султану и халифату во имя Аллаха милостивого и милосердного, почему ваша ромейская сущность не конфликтует со знатным придворным османлией-чиновником? Вы не давали ни малейшего повода усомниться в вашей верности, и тем интереснее услышать ваше объяснение.

– Боюсь, вам не удалось застать меня врасплох, о досточтимый паша. К этому разговору я готов с юности, но простите меня на минуту. – Ибрахим-бей пружинисто и ловко поднялся и вышел в библиотеку, откуда скоро вернулся с ветхим фолиантом, тронутым пылью и тленом. Он смахнул пыль и открыл том. – Это сочинение De Pace Fidei написано сто тридцать лет назад, в год падения Константинополя, Николой Кузанцем, кардиналом и папским легатом. Тогда же он прибыл к нам из Рима в последний раз и подарил этот трактат моему прапрапрадеду. Он не успел его прочесть, он погиб на стенах города, обороняя его от правоверных. Его сын, мой прапрадед, внимательно прочел трактат и завещание его отца, где тот наказывал сохранить нашу святую веру и служить Византии и ее народу, как бы она ни называлась, при любом правителе. Как и многие другие ромеи, мой прапрадед присягнул султану и произнес шахаду в присутствии двух свидетелей и присоединился к умме правоверных, одновременно с этим построив малую подземную базилику в подвале нашего дома, – паша, покачивая головой для ободрения собеседника, почти скрылся в клубах дыма, – а в этом трактате квинтэссенция миропонимания ромеев, которую визионер Кузанец приготовил для нас заранее. Вот, послушайте… – Ибрахим-бей поместил книгу на коленях и принялся читать на латыни, тут же переводя на османский: – «И узнают все, что одна единая религия существует в разнообразии обрядов. И если это различие обрядов отменить, пожалуй, невозможно и неполезно, так что пусть разнообразие служит возрастанию благочестия, когда всякая область своим обычаям служения, как бы более тебе угодным, будет воздавать тебе, царю, более ревностные почести, то, по крайней мере, как ты един, так будут едины религия и вероисповедание». – Он перелистнул несколько листов и продолжил: – «Все человеческие знания предположительны, Бог для человека непознаваем, истина недоступна разуму, не умеющему снять противоречия. Надо возвыситься над различиями и множественностью». – На миг Ибрахим-бей замолк, перелистнув вновь страницы, и бросил короткий взгляд на собеседника, чье сосредоточенное внимание совершенно успокоило его. Он продолжил чтение: – «Все люди книги почитают единое Божество во многих божественных образах…»

Паша, взмахнув рукой, прервал чтение и задумчиво повторил:

– Во многих божественных образах… Думаю, Шейхуль-Ислам сказал бы, что это противоречит Таухиду, но я вас понял, продолжайте, прошу вас.

Ибрахим-бей зашелестел страницами:

– «…Только тебе мы обязаны своим рождением и бытием, тебе, кого пытались познать все религии и называли различными именами, поскольку сущий ты непознаваем и неизречен». – Ибрахим-бей закончил чтение и трепетно закрыл книгу. Отложив ее в сторону, он выпрямился, заложил руки за спину и устремил взгляд вдаль, на бухту Золотой Рог. Чуть помолчав, он продолжил: – Византия вечна. Обрядовость и форма не важны, как и название. Всевышнему угодно, чтобы все земли управлялись его наместником отсюда. Универсалистская сущность халифата есть то же, что и Ромейская империя. Повисло молчание. Ибрахим-бей, взявшись двумя руками за портик балкона, глубоко вдохнул свежий насыщенный морской солью бриз с Геллеспонта.

– Это столица мира, как бы она ни называлась. Космография, сочетаемая с политикумом, определяют сущность и природу держав. Иными словами, все это по воле Аллаха.

Спустя пару минут паша отложил кальян и, отодвинув шахматную доску, положил на стол бумаги:

– А теперь к делам. Ибрахим-бей, я вижу, что вы по праву занимаете свой пост при дворе, и сегодняшний отвлеченный наш разговор я начал не случайно. По сути, мы его продолжаем, только лишь в практической плоскости. Вы читали сефаретнаме[2] из Крыма в утренней рассылке канцелярии великого везира?

Ибрахим-бей утвердительно кивнул.

– Вы один из лучших специалистов в халифате по варварским народам, в частности, по ранее подконтрольным Византии московитам. В последние десятилетия они серьезно усилились, потеря Казани и Астрахани вопрос периферийный, хотя и болезненный для нашей гордости, а вот их дипломатическая активность в Европе всерьез нас настораживает. Зачитаю вам один документ, вы его не видели, он из моего личного архива, написан одним австрийским эджнеби[3], взятым нами в плен на Дунае и принявшим ислам. Слушайте… – Паша достал лист тонкой белоснежной бумаги из кипы документов и принялся вполголоса читать, с трудом разбирая бисерный почерк писца: – «Январь 1576 года от рождества пророка Исы. Князь московитов Иоанн встречает в Можайске австрийских послов Яна Кобенцеля и Даниила Принца. Император Максимилиан молил Иоанна словом и делом, грамотами и мечом помочь в возведении его племянника Эрнеста на трон Речи Посполитой и не воевать Ливонии, области, издавна принадлежащей к Священной Римской империи. Тогда, говорили послы, вся Европа христианская заключит союз с тобою, Иоанн, чтобы одним ударом, на морях и на суше, низвергнуть великую державу оттоманов. Вот подвиг, коим ты можешь навеки прославить себя и Московию! Изгоним оттоманов из Константинополя в Аравию, искореним веру Магометову, знамением креста снова осеним Фракию, Элладу, и все древнее царство Греческое на восход солнца да будет твое! О царь великий! Так вещает император, святой отец папа и король испанский». – Паша закончил чтение и, оторвав взгляд от бумаги, сдвинул кустистые брови и продолжил: – Тогда у них не вышло. Во многом благодаря нашим действиям. Но помог нам лишь случай. А подобных попыток все больше, Иоанн сносится со всеми европейскими государствами, а теперь вот уже второе за два года посольство едет в Рим к папе. Это тенденция. Очевидно взаимное притяжение. Пока мы удерживаем их на расстоянии лишь благодаря усилиям друга и вассала Высокой Порты Стефана Батория. Но Речь Посполитая – непредсказуемый регион. Ведь и в Варшаве есть искренние сторонники среди шляхты идеи возведения на престол древних пиастов Иоанна. Сценарий маловероятный, но возможный! А это значит, что под руку Москвы уйдут и Литва, и Польша, и Ливония! – Низам-паша замолчал, морщины прорезали его высокий лоб. – Ибрахим-бей, дайте вашу характеристику слабых мест князя Иоанна. – Что ж, – протянул хозяин дома, выгадывая пару секунд на размышления, – сразу скажу, что это импровизация, возможно, что-то я могу упустить, нужно поработать в архиве с донесениями… Но начнем с высокомерия. Он требует величать себя не великим князем, а царем, так как вывел родословную от Августа Кесаря. Вот что пишет он шведскому королю Юхану III – наш соглядатай в Швеции купил копию письма у личного слуги короля… – Ибрахим-бей зашелестел бумагами, разложенными на столе, и, выудив искомую, зачитал: – «А если ты, взяв собачий рот, захочешь лаять для забавы – так то твой холопский обычай: тебе это честь, а нам, великим государям, и сноситься с тобой – бесчестье».