Книга Семейные драмы российских монархов - Александр Музафаров

Роковым для отношений отца и сына стал следующий, 1712 год. 19 февраля царь вступил в брак с Мартой Скавронской, ставшей таким образом царицей Екатериной. Ещё в 1711 году, перед отъездом в Прутский поход, Пётр повелел официально именовать свою сожительницу супругой и относиться к ней как подобает. Но всё-таки с юридической точки зрения законной царицей она стала только после венчания. Для Алексея этот брак сулил мало хорошего. Во-первых, исчезали последние призрачные надежды на примирение родителей, во-вторых, дети Екатерины, рождённые в браке, приобретали статус законных, и в случае рождения мальчика он мог бы претендовать на престол, в-третьих, его собственная супруга с появлением законной царицы утрачивала негласный статус первой дамы страны, что могло сказаться и на положении самого Алексея.

Вторым важным событием, оказавшим влияние на отношения царя и наследника, стало громкое, как бы сейчас сказали, дело, связанное с коррупцией среди ближайшего окружения царя. Какое оно имеет отношение к нашей теме? На первый взгляд прямой связи нет, но если посмотреть на участников этого скандала то можно заметить, что он удивительно схож основными фигурантами дела о побеге царевича и последующей расправы над ним.

Итак, в 1712 году до царя неизвестным образом дошёл анонимный донос о том, что ряд его ближайших приближённых занимается, говоря современным языком, финансовыми махинациями в особо крупном размере. Момент доносчик выбрал на редкость удачный: главный из обвиняемых — «счастья баловень безродный» Александр Данилович Меншиков — в это время в России отсутствовал. Делу был дан ход — по указу государя была создана следственная канцелярия, которую возглавил князь Василий Владимирович Долгоруков. Комиссия выяснила, что крупные чиновники безбожно наживались, заключая торговые подряды на поставку в Петербург хлеба по завышенным ценам, при этом взятые обязательства не выполнялись. По делу были привлечены Пётр Шафиров, Александр Кикин, Фёдор Апраксин, Гавриил Головкин и другие. До суда дело не дошло по той причине, что хотя эти махинации и причиняли изрядный убыток казне, они не нарушали действовавшее в то время законодательство. Однако царь своим указом наказал виновных, заставив их вернуть в казну полученную прибыль, а двумя другими указами прикрыл «дыру» в законодательстве — отныне должностным лицам под страхом лишения живота воспрещалось заключать контракты на поставку в казну чего-либо, а размер прибыли подрядчиков был ограничен 10%. Общая сумма начёта на Меншикова составила 144788 рублей. Но это было только начало, продолжая работу, канцелярия князя Долгорукова вскрыла куда более масштабные преступления светлейшего — речь шла о, говоря современным языком, нецелевом расходовании казённых средств, то есть попросту о казнокрадстве, причём в масштабах, доселе на Руси невиданных. Следователи потребовали от князя отчёта в расходовании 1018237 рублей (общая сумма претензий, по некоторым сведениям, достигала 1518519 рублей). Чтобы современный читатель мог себе представить масштабы этой суммы, напомним, что весь годовой бюджет огромного Российского государства в это время колебался от 5 до 7 миллионов рублей. Пойманный с поличным, Меншиков принялся изворачиваться. Он постоянно выдвигал многочисленные придирки и вопросы к работе следственной канцелярии, настаивал на том, чтобы его деятельность расследовалась только начиная с 1710 года, при этом князь стремился уйти не только от уголовной, но и от финансовой ответственности — возвращать в казну полтора миллиона рублей ой как не хотелось!

В итоге он добился своего — в казну государства вернулось только 615608 рублей, а само следствие затянулось до смерти Петра, после которой и было прекращено. Избежать справедливого возмездия Меншикову помогла милость царя, который, вопреки сложившемуся о нём мифу, карал казнокрадов весьма выборочно. Безусловно, Пётр испытывал некоторое разочарование в своём близком друге, но у князя был мощный ходатай — новая царица Екатерина. Она никогда не забывала, кто свёл её с царём, и всегда оказывала бывшему любовнику покровительство.

Следственное дело о казнокрадстве имело и ещё один важный аспект — оно показало, как негативно относится к любимцу царя значительная часть русской знати. Рассмотрим этот аспект подробнее.

Окружение Петра Великого в русской исторической и публицистической литературе принято с лёгкой руки Пушкина именовать «птенцы гнезда Петрова», объединяя в эту группу ближайших сотрудников царя-преобразователя, представляя их себе как некую команду единомышленников. В действительности же эта группа была довольно разнородной, отличаясь и происхождением, и мотивацией. И тот же Пушкин очень метко обозначил эту разницу. Вспомним строки «Полтавы»:

Сии птенцы гнезда Петрова — В пременах жребия земного, В трудах державства и войны Его товарищи, сыны: И Шереметев благородный, И Брюс, и Боур, и Репнин, И, счастья баловень безродный, Полудержавный властелин.

Потомок старинного рода, ведущего происхождение от одного из бояр Александра Невского, Борис Петрович Шереметев, обозначает один полюс, симпатию к которому поэт выразил одним словом — «благородный». На другом полюсе — упомянутый последним «счастья баловень безродный» — Александр Данилович Меншиков. Тот самый, о котором Пушкин позже упомянет в стихотворении «Моя родословная»: «Мой дед не торговал блинами, не ваксил царских сапогов».

Отношения между этими полюсами были, мягко говоря, недружелюбными. Родовое русское дворянство, которое, собственно, и обеспечивало воплощение в жизнь разумных и не очень замыслов царя-преобразователя, проливало кровь на полях сражений Северной войны, составляло костяк офицерского корпуса и государственного аппарата, с большим презрением смотрела на кучку безродных выскочек, которые пробились в ближнее окружение царя. Дело было не только в сословной спеси, в те времена происхождение, воспитание в определённой социальной среде формировало на всю жизнь стереотипы поведения человека, понятие о чести, достоинстве, и очень немногие личности могли преодолеть этот барьер и стать своими в «благородном сословии». У Александра Даниловича это не получилось.{4} И в итоге в среде русской аристократии Меншиков и его клевреты оказались на положении изгоев. С ними считались, перед ними порой заискивали, но искренних друзей и союзников любимец царя не приобрёл. Князь понимал — единственной гарантией его благополучного существования является царская милость.