Книга Эпоха победителей. Воспоминания пламенных лет! - Геннадий Моисеенко

– И пройдя через всё это, я уже никак не мог впоследствии поддерживать слухи о том, что в тот период к войне не готовились. Тем более что мы занимались не только строевой и боевой переподготовкой, а и штабными играми по отражению атак противника, – нахмурившись, вспоминал Отец. – И уже в Хрущевский период, когда новые птенцы оттепели кричали на всех углах о мифическом культе личности, активно продвигаясь по службе, я либо сурово молчал, либо говорил, что мы как раз к войне готовились! А это вызывало их бурное недовольство. Но эти эмоции были, к счастью, гораздо позже. А тогда – начало 41-го года я уже встречаю в новом качестве секретаря обкома партии. И теперь, все задачи увеличения мощностей промышленности и её мобилизационной готовности выходят на первый план всей моей деятельности уже в полном объеме.

1941 год был довольно тревожным с точки зрения готовности к военному нападению Германии. Конечно, прямо об этом почти не говорили. Хотя впоследствии было много упреков и много критики, якобы полного невнимания к этому вопросу. Но было бы смешным и глупым, в пропагандистском плане во всеуслышание кричать на всех углах о наших намерениях и, тем самым, давать лишние козыри в руки противника.

Но, так или иначе, этот вопрос, возможного скорого нападения, недвусмысленно звучит даже в прессе в феврале 41 года, когда разбираются вопросы мобилизационной готовности промышленности и транспорта и на 18-й партийной конференции, и на февральском пленуме ЦК, посвященном этому вопросу. И сколько впоследствии ни говорили бы о том, что тогда даже съезды не собирались, это вызывало у осведомленных людей только ухмылку. Ведь эта конференция, согласно уставным традициям партии, и исполняла роль съезда. Тем более, именно на ней, решался вопрос полного поворота внимания партийных организаций от сельского хозяйства к промышленности и транспорту, и резко возросла роль секретарей обкомов по промышленности, вышедших в областных комитетах на второе место, а в вопросах оборонной промышленности даже на первое место. А что ещё можно было думать, когда на 18-ой партийной конференции было сказано: «В условиях начавшейся мировой войны перед Коммунистической партией встала важнейшая задача – держать страну в постоянной мобилизационной готовности».

И тогда увеличение оборонной мощи виделось именно в увеличении ответственности партийных организаций, – как впоследствии вспоминал Отец свою оценку событий того предвоенного времени. И для всех ответственных и мыслящих людей было ясно, что война не за горами.

– А в марте 1941-го меня вызывают в Москву в ЦК ВКП (б), – говорит он, – в связи с утверждением в должности секретаря обкома партии, и там ставятся уже новые задачи. Там и дается информация, конечно конфиденциальная, конечно не для широкой публики, что Германия готовится к нападению на СССР и есть данные разведки, которые дают ориентировки на май 1942 года, но есть и данные по более раннему сроку.

По всему по этому, нужно быть готовыми и к худшим вариантам. Наращивая мощности, связанные с оборонной промышленностью, одновременно готовить и прорабатывать эвакуационные мероприятия, дабы в случае необходимости оперативно вывести заводы на Восток страны. С этим чувством я и уезжаю домой, и мы начинаем, уже тогда, новый этап жизни страны. И моё назначение, как мне казалось, и решения конференции, как раз были связаны с появлением, именно в этот период, первой информации о готовящемся нападении, тем более что эти мероприятия начали проводиться по всей стране, – говорит Отец, с полным энтузиазмом возвращающийся из Москвы, и берущийся за реализацию всех этих предначертаний.

При жизни Сталина И.В. такие мероприятия, проводимые по стране, были вполне естественными, а после его смерти начал распространяться слух, что Сталин войны не ждал и к ней не готовился. Но тогда у нас было серьезное возражение, как можно говорить об этом, когда ещё в конце мая 1941 года на расширенном заседании Политбюро ЦК ВКП (б) Сталин заявил: «Мы можем подвергнуться внезапному нападению фашистской Германии». – И далее: «От таких авантюристов, как руководство фашистской Германии, можно ждать всего».

Но как только Н.С. Хрущев вошел в силу, он превратил все эти факты в тайну. На тайне родилась ложь, а на лжи, уже впоследствии, вползла контрреволюция. К счастью, это было гораздо позже.

– Если бы все эти противоречия всплыли во время войны, – уже в шестидесятые годы вспоминал Отец, – мы бы вряд ли устояли. А тогда, с полным энтузиазмом, уверенные в единстве власти и народа, мы налаживали ускоренные темпы роста промышленного потенциала в преддверии войны. И эта напряженная работа длилась вплоть до первых предупреждений из ЦК, которые шли через Щербакова А.С., что вероятнее всего вот-вот начнется!

6. Наша жизнь и, правда, войны

Ранним весенним утром тяжело сидеть в гулкой, полупустой, послевоенной квартире. Изучен двор с его развесистой акацией, из-за которой, немного задержавшись на вершине, встаёт солнце. Осмотрен тайник, где хранятся патроны и снарядные гильзы, пулеметные ленты и солдатский штык – найденные в плавнях, где шли бои. Тогда и манит лежащий в руинах город с его тайнами былых сражений, хранящихся в сгоревших стенах. Хочется постоять у портрета Сталина, – единственного украшения этих руин. Походить вдоль него, когда он следит за тобой косым взглядом слегка прищуренных глаз. Вскочить в разрушенное здание старой гостиницы, которое мы называли просто – «горелка», подняться на второй этаж, дотянуться до оборванной лестницы и дальше вверх к гнездам. С восторгом повертеть в руках, большие усеянные коричневыми точками яйца, и взглянув ввысь, где уже начали волноваться парящие маленькие, степные ястребы, так же быстро спуститься вниз к плакату, на котором Советский воин штыком протыкает череп маленького сморщенного Гитлера и сурово вопрошает: «Все ли ты сделал для фронта, всё ли ты сделал для Победы?»

И поняв, что для победы сделано ещё не все, бежать дальше к заболоченной речушке Московке, где, упав с обрыва, под огнем наступающих частей Красной Армии, уткнувшись носом в ил, лежит мотоцикл БМВ с коляской и её хозяин с надписью на каске: «СС ЭСЛЯНД». А как хотелось завоевать СССР, стать арийцем, получить поместье на Украине и, конечно, русских рабов. И всё это получить, бесчинствуя в его пределах, в составе отдельных частей 20-й дивизии СС, сформированной в Эстонии. И такой простой конец – лежать холодным в далекой стране и ждать свою похоронную команду.

Речушка, петляя, уходит в Дубовую рощу, так заросшую ивняком и кустарником, что трудно пробраться к её центру. А там, согнувшись у пулемета, на вращающемся стуле, прикованный к нему, в большом круглом окопе, так и застыл ещё один штрафной завоеватель, которому обещали прощение, если он будет стоять до конца. Так он и стоял до конца, защищая подступы к речному порту от наступающих частей Красной Армии. А вот, наконец, и мой окоп, в котором сняли затворы с пулеметов. Но все равно можно усесться на круглый стул, прильнуть к нему и застрочить «по наступающим цепям противника» – та-та-та. Вот теперь, кажется, для победы сделано все. И можно бежать дальше к заветному камню.

На этом камне усесться, скрестив ноги и долго сидеть, глядя на подернутую легкой дымкой разрушенную плотину Днепрогэс, где через проран с ревом падает вода и, бурля между выступивших порогов, устремляется вниз к «Креслу Екатерины».