Книга Екатерина Фурцева. Главная женщина СССР - Нами Микоян

Надя представила Екатерине Алексеевне своего земляка из Витебска Марка Шагала, с которым у Фурцевой сложились теплые отношения. Екатерина Алексеевна искренне сокрушалась, что известный художник живет не на родине: «Как жалко, что вы там, а не здесь, иначе вы бы уже давно были народным художником СССР». Но все звания и титулы не заменили бы Шагалу встречи с его родным Витебском. Этот город значил для него очень много. Во время пребывания в Советском Союзе художник не смог поехать в Витебск, а, может, не захотел: ведь в прошлое, как считается, вернуться невозможно. Роберт Рождественский, вспоминая встречу с Шагалом, удивлялся тому, что художник то и дело разочарованно его спрашивал: «Так вы не из Витебска?»

– Мой приятель, художник Илья Клейнер, рассказывал мне, что еще в конце 60-х годов они с директором картинной галереи новосибирского Академгородка проводили художественные выставки Филонова, Фалька, Гриневича… Москва на подобные подвиги не решалась. Энтузиасты дважды обращались с письмами к Фурцевой с предложением организовать в столице вернисаж Марка Шагала. Будто бы Фурцева была «за», но ее в ЦК не понимали…

– Я не уверена, что искусство Шагала, человека, «движущегося вперед с лицом, обращенным назад», было близко Фурцевой, но она умела и хотела учиться, а еще доверяла людям, которых любила. Доказательством этому служит сам факт приезда в СССР всемирно известного мастера и представление его полотен в Третьяковской галерее.

Естественно Фурцева пропагандировала в СССР и творения Нади Леже, организовывала заказы на ее работы – витражи, мозаику.

Да, я горда тем, что так же, как Екатерина Алексеевна, дружила с Надей. Когда я узнала, что Фурцева хлопочет о какой-то квартире в Москве, я спросила у Нади, зачем она ей нужна. Она мне ответила: «Там, во Франции, волки, и с ними выжить может только такая, как я. А мои дочь и внучка слабые, я хочу, чтобы они жили здесь, где не надо бороться».

Однажды я встретила Надю на международной выставке в Каннах. Она приехала ко мне в гостиницу, мы сидели на террасе, пили кофе. Надя в голубой норковой шубе: прекрасный мех, но, на мой взгляд, плохо сшитый в московском ателье. Я спросила, почему она посещает московских портных, разве они лучше французских? «Екатерина Алексеевна рекомендовала меня хорошим недорогим мастерам, – ответила Надя. – Зато когда я появляюсь в банке или в престижных домах каждый раз в новой шубе, моя «цена» растет. На Западе очень важно показать, что дела у человека идут хорошо».

А во время другой моей поездки во Францию в составе официальной делегации она хотела преподнести мне сюрприз. «У меня для тебя подарок. В одном из магазинов одежды, где меня хорошо знают, я заказала для тебя несколько платьев. Нужно только подъехать в магазин и примерить», – сказала она мне по телефону. Этот подарок был по-настоящему царским. Сейчас трудно представить, что значили в советские времена настоящие парижские туалеты. Но что делать? Я пребывала во Франции в составе официальной группы и оторваться от своих, куда-то исчезнуть не могла. В чужой стране нам разрешалось ходить только всем вместе или, в крайнем случае, парами. Я не могла поехать одна в магазин за одеждой, на это отреагировали бы отрицательно. Так что мои платья остались висеть на вешалке модного парижского магазина. Правда, Надя все же устроила советской делегации маленький праздник: заказала лимузин и отвезла нас на экскурсию в музей Фернана Леже.

Я как-то задумалась, почему Екатерина Алексеевна подружилась с Надей Леже? А почему я с ней подружилась? Думаю, потому, что, несмотря на известность мужа и собственный успех, она так и осталась простой и душевной русской женщиной из Витебска, готовой выслушать, посочувствовать и по возможности помочь.

В те нелегкие моменты, когда жизнь с Фирюбиным дала трещину, именно подруге из Франции Фурцева рассказывала о своих семейных и личных проблемах. Уже после смерти Екатерины Алексеевны художница сделала ее прекрасный мозаичный портрет для надгробия, но Светлане он почему-то не понравился. Надя была очень расстроена. Сейчас этот портрет находится в библиотеке имени Фурцевой.

В архиве Фурцевой много писем незаурядных людей, сумевших понять ее благородство, ум, преданность советской культуре. В них виден и характер пишущих, их духовный мир, и уважительное к ней отношение. Внучка Екатерины Алексеевны Марина показывала мне эти письма, а некоторые разрешила использовать в книге.

Слева направо: Надежда Леже, Екатерина Фурцева, Майя Плисецкая

«6/XII 1970 г. Париж

Дорогая, многоуважаемая, родная Екатерина Алексеевна!

Поздравляю Вас с большим праздником Октябрьской революции, желаю Вам, главное, здоровья и силы, чтобы Вы еще много лет вели Вашу грандиозную продуктивную работу в мире культуры и искусства, на славу нашей Советской родины и на славу партии коммунистической. Искусство СССР завоевывает первое место в мире. Ваша работа, Ваше понимание работников искусства исключительное, Вы даете силу и желание победить все препятствия. Наша работа очень сложная, мы сами себя часто не понимаем, а Вы должны всех нас понять и ободрить, и Вы умеете это делать. Творчество каждого работника искусства должно быть индивидуальное и одновременно коллективное. Культура и искусство должны помогать нам жить и строить новый мир, и мне хочется Вам в этом помочь. Поэтому в честь 100-летия Ленина я приношу в дар Министерству культуры СССР следующие портреты моей работы, выполненные в технике равеновской мозаики: 20 разных портретов В.И. Ленина, 4 портрета Крупской, 3 портрета – Торез, 1 – Маяковский, 1 – Л.Толстой, 1 – Зоя Космодемьянская, 1 – Чайковский, 1 – Гагарин, 1 – Комаров, 1 – Репин, 1 – Пикассо, 1 – Леже, 1 – Шагал, 1 – Малевич, 1 – Майя Плисецкая..

В трудные моменты надо подбадривать друг друга… Мы должны бороться против всех столетий в живописи и одновременно изучать все художественные открытия прошлых эпох. Мы должны все изучить в области искусства, чтобы найти наш собственный, свойственный нам художественный язык, мы должны найти нашу новую школу, собственный почерк новой замечательной эпохи. Это самая главная задача современного художника-коммуниста. Дело ведь не в теме, тем у нас сколько угодно, но вот как выполнить эти наши замечательные темы? Этот вопрос должен быть самый главный у художника-коммуниста. Процесс творчества очень сложный, не все понимают художника, но тот, кто хочет действительно понять, тот может. Мы, художники, люди обыкновенные, такие, как все другие, и можно нас понять, как можно понять всякого рода искусство и науку. Любить – одно дело, а понимать другое. Процесс «искания» в искусстве свойственен каждому художнику, а чтобы увидеть результаты его «исканий» в нашу «переходную» эпоху, и художнику надо иметь много терпения, и обществу. Дать новому коммунистическому обществу новую культуру не так-то легко и просто, по «заказу» создать невозможно и нельзя требовать, чтобы вот «сегодня» были написаны картины на темы социалистического общества, я думаю, это не так-то просто. Для сотворения культуры буржуазного общества потребовались столетия, а ведь нет еще коммунистического общества, я думаю, что тело ему нельзя запрячь впереди лошади. Но я верю, что родится живопись новой коммунистической эры. Шествие коммунизма неодолимо и шествие социалистического реализма тоже неодолимо, но для этого требуется много времени, много терпения. Нам, художникам, надо верить… Дорогая Екатерина Алексеевна, надеюсь, что Вы мне верите, как я Вам верю и понимаю все Ваши затруднения.