Книга Дневник гауптмана люфтваффе - Гельмут Липферт

Наши самолеты пошли на снижение и на большой скорости пронеслись над городом, а затем над небольшой долиной и над нашей пехотой, махавшей нам снизу. На полпути между Новороссийском и Крымской[51] я неожиданно заметил разрыв в плотном слое облаков, через который мы ушли вверх. Над верхней кромкой облаков я выполнил полный круг, чтобы удостовериться, что никакой русский снизу не смог сесть мне на хвост, а затем начал медленный набор высоты по спирали.

Внезапно передо мной в разрывах облаков появился одиночный Ил-2, но он почти сразу же снова исчез в облаке. Затем я опять увидел его сквозь дымку, словно призрака.

Как только этот Ил-2 снова появился из облака, я спикировал на него. Прежде чем он что-либо предпринял, я открыл огонь из всех стволов. На вражеском самолете были видны несколько вспышек. Я продолжал стрелять, пока не оказался почти вплотную к нему. Русский летел прямо вперед и действовал так, как будто этот неистовый обстрел никогда и не начинался. Черт побери, он был упрямым!

Моя скорость была слишком высокой, и я был вынужден отвернуть, чтобы не протаранить его. Я услышал по радио голос Понтера: «Внимание, „индейцы“ слева и позади тебя! Я держусь выше. Атакуй снова, этот товарищ еще недостаточно получил!»

Новый заход! Я развернул свой самолет. Уменьшить скорость и медленно приближаться! Я полностью открыл створки радиатора, а затем нажал на спуск. К этому времени русский наконец заметил, что происходит. Хотя его самолет сильно пострадал, он маневрировал очень умело, мешая мне добиться большего числа попаданий.

Я медленно сокращал дистанцию, обрушивая шквальный огонь на врага, от самолета начали отваливаться куски, пошел сильный дым. Но он не падал! Я обратил внимание, что русский не пытается уйти в облака, в которых атаковать его невозможно.

В результате, когда я заходил для третьей атаки, он через разрыв в облаках нырнул вниз и направился к Геленджику. Но я снова догнал его и открыл огонь из всего своего вооружения. Было удивительно, сколько вражеская машина могла выдержать. Я увидел, что у Ил-2 отсутствуют большие куски фюзеляжа и крыльев. Из двигателя выбивалось легкое пламя. Скоро самолет противника перешел в крутое пикирование. Недалеко от Кабардинки[52] он врезался в воду и утонул, в то время как я набрал высоту и полетел в сторону моря, чтобы уйти от вражеского зенитного огня.

«Abschuss, Abschuss!» — кричал я. Гюнтер подтвердил победу и поздравил меня. Я поблагодарил его за отличное прикрытие и пообещал сделать в следующий раз то же самое для него.

В Анапе не все шло гладко для II./JG52. Контактов с противником было немного, но потери были большими. И среди тех, кто не смог вернуться, были не только новички и молодые пилоты, но также часть «стариков». В то время группа состояла приблизительно из 35 пилотов и в пределах нескольких недель потеряла следующих летчиков: обер-фельдфебеля Немитца (78 побед), обер-фельдфебеля Киворру (38 побед), фельдфебеля Глейсснера (34 победы), обер-лейтенанта Ритценбергера (21 победа), лейтенанта Смиатека (6 побед), лейтенанта Кирнбауэра (8 побед)[53] и лейтенанта Баумана (2 победы). Помимо ветеранов, было потеряно множество ведомых, чьи фамилии я не могу вспомнить.

В то время нашей каждодневной задачей было прикрытие паромов, курсировавших между Анапой и Керчью. Пара самолетов должна была курсировать где-то над морем и сопровождать две или три плывшие внизу «бочки» до тех пор, пока не прибывала замена. Среди прочего эти паромы доставляли в Анапу нашу почту и потому были очень важны для нас. Мы проводили время в патруле, тренируясь в стрельбе, хотя это и запрещалось.

На полпути между Анапой и Керчью было полузатонувшее судно, и каждый летчик-истребитель делал заход на его дымовую трубу. Ни один из нас не пролетел мимо, не дав по ней очередь. Это была приятная цель, и то, как она была изрешечена, говорило о нашей точности.

Мой «сухой» период продолжался. Я не одерживал никаких новых побед. Однажды ранним утром я вылетел вместе с обер-фельдфебелем Немитцом. Мы поднялись над Анапой на 6000 метров и были заняты разведкой погоды. Затем я увидел справа от себя одиночный самолет, выполнявший фигуры высшего пилотажа, и вскоре понял, что это Пе-2, русский многоцелевой самолет.

Первоначально я не собирался докладывать о нем Немитцу, но потом все же сделал это, поскольку на сей раз я был ведомым и, как предполагалось, должен был, по крайней мере, сообщать о своих намерениях ведущему. Немитц вызвал меня и сказал, что атаковать Пе-2 рискованная затея, так как этот самолет имеет два пулемета, стреляющие назад. Я уверил его в том, что для меня это не имеет никакого значения, и он направился к нему и атаковал. После первой же атаки Немитца вражеский самолет начал отчаянно гореть. Когда я подлетел к нему ближе, открывать огонь уже не было нужды. Это даже раздосадовало меня.

В этот период из полета не вернулся лейтенант Бауман, 27-летний командир 4-й эскадрильи. И мне, как одному из самых старших по возрасту офицеров группы, выпало в течение нескольких дней исполнять обязанности командира этой эскадрильи. Я с неохотой покидал 6-ю эскадрилью. Но она тоже получила нового командира, после того как наш «патриарх», обер-фельдфебель Вилли Немитц, также не вернулся из полета. Солдаты на линии фронта видели, как одиночный Bf-109 спикировал из облаков и врезался в одну из их траншей. Когда на месте падения был найден Рыцарский крест, стало ясно, что это мог быть только наш пропавший без вести Немитц. Его смерть означала, что II./JG52 потеряла своего самого старого и наиболее опытного пилота.

Обер-лейтенант Ритценбергер, который был назначен командиром 6-й эскадрильи после Немитца, продержался лишь несколько недель. Он был сбит Яком над Новороссийском и упал в море. После его смерти командование 6-й эскадрильей принял я.

Есть кое-что, не имеющее отношения к военным действиям, о чем мне хотелось бы здесь упомянуть. Непосредственно перед линией фронта, около озера Абрау, имелись огромные подвалы, в которых хранились тысячи бутылок великолепного крымского шампанского.

Нам позволяли пить это вино, чтобы оно не досталось наступающим русским. В то время запас только одной эскадрильи составлял 600 бутылок. Естественно, все были очень довольны. К сожалению, этот благородный напиток, когда им наслаждались в больших количествах, вызывал страшную диарею. Почти каждый пилот мог поведать историю о том, как он противостоял приступам этой болезни, находясь в воздухе.

После употребления прекрасного крымского шампанского можно было летать подобно молодому богу — все было настолько легким и воздушным. Только я редко добивался успеха в таком состоянии, но зато часто возвращался домой на самолете, пробитом пулями. Естественно, что строго запрещалось летать даже в состоянии очень легкого опьянения, но этот запрет иногда игнорировался.