Книга Приговоренный - Сергей Самаров

Дверь сразу захлопнулась. Тут же открылось окошко, в которое заглянул вертухай. Он вроде бы проследил за порядком и исчез, ничего не сказал насчет того, что я сидел не на табурете, а на шконке, словно готовился лечь спать до отбоя.

Я сразу подумал, что на третьем этаже порядки не такие, как на втором. Видимо, здесь у подследственных имелись какие-то привилегии. Даже побеленные стены коридора вроде бы говорили о том же.

Окошко закрылось, лязгнула задвижка. Я уже заметил, что на этих вот дырках, проделанных в дверях, они открываются вверх. Значит, случайно, от стука или вибрации подняться не могут и окошко не освободят. Но даже если такое и случится, то смысла в этом будет мало. Арестанту следует быть анакондой, чтобы пролезть в это окошко. Для человека оно слишком мало.

Я молча наблюдал за новым соседом, сразу оценил его сильное и гибкое, хорошо тренированное тело. Развитые мышцы были видны даже под одеждой. Подтянутый живот, постановка плеч — все это говорило о том, что передо мной спортсмен.

Парень небрежно, даже как-то развязно бросил то, что принес, на свободную шконку. Потом он сел на нее и сделал глубокий вдох с легким стоном, словно устал неимоверно. Сосед коротко посмотрел на меня, но представиться не надумал. Так, в молчании, мы просидели около пяти минут.

Наконец этот субъект — сосед встал, потянулся, громко зевнул и вдруг с явным вызовом сказал:

— Ну и чего сидишь! Постели мне постель. Я спать хочу.

— А ты, часом, не охренел, сынок? — спросил я вполголоса, чем его сильно, кажется, удивил.

— Ты что, меня не знаешь?

Тут я окончательно убедился в том, что его удивление было совершенно искренним, ненаигранным.

— А почему я тебя должен знать? — вопросом на вопрос ответил я.

— Меня весь Дагестан знает, вся Россия и даже Америка!

— Круто берешь. Может, Дагестан тебя и знает, но я не здешний. Да и в Америке никогда не был. А в России, могу тебя уверить, много своих парней, которых стоит знать. Ты в их число не входишь. Дагестан, кстати, только маленькая часть большой России. Это я тебе урок географии даю. Ты в школе, наверное, плохо учился, если этого не знаешь.

— Я Исрафил Камалов! — наконец-то соизволил представиться он.

Я слышал это имя, только вот даже при своей профессиональной памяти так и не сумел вспомнить, где и в связи с чем. Стало быть, оно для меня значило очень мало, просто промелькнуло, прошло по касательной и погасло в сознании.

— А меня можешь называть дядей Максимом. Или по имени-отчеству обращайся — Максим Викторович. Я не обижусь.

Хотя я и назвал его сынком, но в таком качестве он мне явно не годился. А вот его дядей я, пожалуй, уже вполне мог бы быть.

— Я боец ММА, даже в Америке дрался! Три боя там выиграл. В Москве много раз выступал. Про Дагестан уже и не говорю. Здесь и в Чечне меня каждый мальчишка знает!

— А в СИЗО тебя что привело? Прямиком из Америки, что ли? Выслали тебя оттуда?

Исрафил самодовольно улыбнулся и заявил:

— Я мента убил. И врезал-то ему только один раз, а у него башка слабой оказалась. Сразу черепушка раскололась. Руку только себе повредил. До сих пор болит.

— Давно случилось? — спросил я.

— Уже четыре дня прошло.

— Руку покажи.

— Ты врач, что ли?

— Нет. Но неплохой специалист по таким травмам. Самоучка, можно сказать.

Исрафил протянул мне левую руку. Он не врал. Кисть была основательно распухшей. Я прощупал ее пальцами и понял, что травма получена вследствие сильного удара, нанесенного этой рукой.

— Пустяк. Даже вмешательства врача не требуется, — заявил я. — Ты выбил верхний синовиальный сустав пястной кости. Недели через две все встанет на свое место. Думать забудешь о том, что болело. До суда все заживет.

— А говоришь, что не врач. Я таких названий и не слышал, хотя с самого детства дерусь. Руки себе постоянно уродую.

Тут этот парень опять говорил правду. Несколько переломов были хорошо видны. Но это говорило вовсе не о том, что он хорошо дерется. Я понял, что удар у него поставлен неправильно. Кисть этот боец держать не умеет.

Исрафил убрал руку и заявил:

— Я же сказал, постель мне постели! — Голос его опять стал наглым и требовательным, каким-то вызывающим, даже капризным.

Я мог бы понять такое заявление, если бы у него рука была сломана. А с выбитым суставом он и сам с постелью справится. Я сразу сообщил ему об этом.

Парень возмутился и выдал:

— Ты что, не понимаешь, с кем дело имеешь? Я — Исрафил Камалов! Я же тебя сейчас просто урою здесь же, в камере. И никто тебе не поможет. Я уже сказал тебе, что сюда попал, потому что человека кулаком убил. Меня даже охрана боится! Кричать будешь, они к тебе не прибегут, потому что я и им накатить могу. Если я разойдусь, меня уже ничто и никто не остановит.

— А я помощи и не попрошу. Попробуй урыть, если сможешь. Только и сам потом охрану не зови. А то придется мне еще и вертухаев вместе с тобой бить. Давай, сынок!

В первый раз, когда я назвал парня сынком, он отнес это к тому, что я его не узнал. Теперь же он просто оскорбился. Именно этого я по большому счету и добивался.

Когда в человеке так вот взбрыкивают эмоции, они гасят все остальные чувства. Происходит впрыскивание адреналина в мышцы, которые каменеют и закрепощаются. Я заранее знал, что все это выльется в неконтролируемую агрессию со стороны Исрафила. Взрывной характер не давал ему возможности держать себя в руках, обдумывать и готовить собственные действия.

Он резко развернулся и выбросил вперед правую руку. Я оценил удар. Наверное, человеку, пропустившему его, стало бы слегка нехорошо. У кого-то и голова могла расколоться на несколько частей.

Но я свою голову всегда берег, считал ее необходимым инструментом в деятельности офицера спецназа. Потому легко защитился, точно подставил под его выпад свою раскрытую ладонь.

Вообще-то во всех ударных техниках кулак должен сжиматься в момент соприкосновения с точкой, в которую он нацелен. Это добавляет удару резкости и жесткости. Но среагировать на мою раскрытую ладонь было очень сложно.

Кулак Исрафила не успел сжаться, встретил преграду и резко вдавился в ладонь. Верхний синовиальный сустав средней фаланги подвергся движению на разрыв.

Не знаю, сколько суставов у Исрафила было разорвано, но взвыл он громко, закрыл правую руку левой и согнулся над ней. Мне осталось только прервать его вопли. Я так и сделал, скачком встал и резко ударил его коленом в опущенный подбородок.

Знаменитый боец развернулся на девяносто градусов, свалился боком на свою шконку и вытянулся на ней. Исрафил уже не чувствовал боли ни в одной из своих рук, хотя обе они были травмированы.