Книга Ритейл от первого лица. Как я строил бизнес Apple в России - Евгений Бутман

Для самой Apple этот период стал тяжелейшим в ее истории. Финансовые показатели были катастрофические, пиар – унизительный. Пресса делала ставки, кто купит Apple – Sun Microsystem, Sony, IBM… Эти могут купить ради операционной системы, эти – чтобы добавить себе завод по производству компьютеров, а эти – только ради приобретения каналов сбыта Apple. Стива Джобса еще не было видно на горизонте.

Подписав контракт с Apple, мы оказались в подвешенном состоянии – наш поставщик в любой момент мог стать банкротом или перейти в чужую собственность, оставив нас у разбитого корыта. Тем не менее мы приняли вызов и, как показали дальнейшие события, выиграли.

В том, что мы получили этот контракт, была немалая заслуга Дэвида. Поскольку он уже руководил IMC, он хорошо знал, как общаться с Apple. Он и отвечал за отношения с ней, а также за финансы и логистику (я отвечал за всю российскую часть – продажи, маркетинг, бухгалтерию, персонал, отношения с контрагентами внутри страны). Именно Дэвид научил меня настоящему финансовому учету. По сути, именно он привил мне отношение к финансовой дисциплине как к своего рода религии внутри компании. Он научил меня разбираться в балансе, растолковал, как формируется P&L (баланс прибылей и убытков), американский стандарт учета GAAP, что такое принцип двойной записи. И к марту 1997 года мы перевели компанию на нормальный учет, внедрив у себя информационную систему Maconomy – это была полноценная система управления ресурсами (ERP-система), которая, впрочем, работала только на компьютерах Apple (а у нас тогда других и не было).

Заодно Дэвид научил меня разговорному английскому. Мы сидели в одном кабинете друг против друга больше двух лет, он не знал ни слова по-русски, а мой английский, мягко говоря, хромал. Дэвид происходил из учительской семьи, он терпеливо исправлял мои ошибки, повторяя одну и ту же фразу столько раз, сколько было нужно, чтобы я понял.

Но перед тем как мы начали работать в новом составе, и имея контракт с Apple, я оказался на еще одной развилке. Весной 1996 года агентство маркетинговых исследований Dator впервые опубликовало рейтинг «TOP 100 российского компьютерного рынка», или, говоря проще, список ста наиболее влиятельных персон этого рынка. Туда вошел и я. Обо мне узнали хедхантинговые компании и стали приглашать на собеседования. Так получилось, что почти все эти приглашения пришлись на конец лета, и я ходил на них как на работу. Было любопытно, ведь до этого я никогда не был на собеседованиях. Впрочем, как и после. Приглашали меня самые известные иностранные агентства. В общей сложности прошло семь собеседований, на четырех из них речь шла о должности генерального директора представительств разных глобальных корпораций, на трех – о должности коммерческого директора с перспективой стать генеральным через пару лет. От всех этих предложений у меня даже немного «поехала крыша», и я стал всерьез об этом думать. Предлагавшиеся условия были несравнимо лучше, чем те, что я имел. Меньше стресса, плюс самое важное – я стал бы частью глобального корпоративного мира. Это был вопрос выбора, и я чуть было его не сделал. Год складывался трудно, впереди, я чувствовал, предстояли еще более трудные времена. Я сделал все, что мог: компанию вытянул, контракт с Apple у нас. Могу пойти на легкие хлеба с высоко поднятой головой! Я думал, мучился, советовался с теми, кто знал этот мир не понаслышке. И в какой-то момент четко осознал – нет, хочу свободы, хочу быть себе хозяином, не желаю иметь над собой никакого начальства, никогда. Выбор был сделан. Развилка была пройдена.

Мы попали в ведение немецкой Apple, как и все восточноевропейские IMC, то есть молодые и неопытные. Остальные IMC были в ведении французского офиса, куда всех нас и передали в 1998 году. Немецкая Apple вела себя с нами и нашими коллегами из других стран как папа – строгий, справедливый, педантичный, все время учил, денег не давал, был неприветливым, скупым на похвалу, но не злым. Впрочем, прикрепленным к нам менеджером оказался вовсе не немец, а молодой француз – Филипп Ланг, переведенный в немецкий офис Apple из французского специально для того, чтобы заниматься Apple IMC. Филипп проработал с нами восемь лет, мы стали настоящими друзьями. Он ушел из Apple в конце 2004 года, чуть-чуть не доработав до времени серьезных перемен, разговор о которых пойдет дальше.

Отношения с немцами у Дэвида почему-то поначалу не очень складывались. Он на них по-американски давил, вел себя как ровня, хотя был молод и имел всего три года стажа работы с Apple. В европейских же офисах Apple тон задавали немолодые заслуженные мужчины, проработавшие там по десять-пятнадцать лет. С 1996 года, все то время, что я имел возможность наблюдать Apple вблизи, я не видел среди начальников ни женщин, ни мужчин в возрасте до 40 лет. Наверное, это не относилось к американской Apple, только к Европе.

Итак, в декабре 1996-го мне позвонили из Apple Germany и сказали, чтобы на квартальное совещание я приезжал один, без Дэвида: он в очередной раз что-то сказал резкое, и им это надоело. Я пошел к нему и спросил, что случилось. «Наверное, я действительно пережал, – сказал Дэвид. – Поезжай, будь с ними ласков, все получится».

Я ехал с легкой дрожью. Мой английский тогда был еще весьма слаб, я никогда раньше не ездил в командировку один, всегда с кем-то, кто брал на себя всю организационную сторону, а я занимался только переговорами. Офис находился в пригороде Мюнхена, таксист не говорил по-английски, мы ехали по лесу в снежную пургу, я думал: «Тут и пропаду». Но добрались. Разговор с Apple получился содержательным и заинтересованным. Это были смотрины, они явно ко мне приглядывались. Спрашивали обо всем – о рынке, реселлерах, организации бизнеса, заказчиках. После встречи сел на электричку и поехал в Мюнхен. Там я попал на предрождественскую ярмарку и был покорен красотой и волшебной атмосферой действа, разворачивавшегося на старинной площади. В моем восприятии все это связалось с Apple и с тем, что я стал частью этого мира. Когда я вернулся, мы провели первую полноценную дилерскую конференцию, на которой я должен был представить новый пластиковый ноутбук eMate, в просторечии «емать», привезенный из той поездки в Apple. Мы арендовали «Узкое» – гостиницу Академии наук в районе Ясенево, это было очень дешево. В помещении было холодно, изо рта шел пар, но настроение у нас было приподнятое – это была наша первая настоящая конференция для партнеров. Год, который так плохо начался, заканчивался вполне удачно. К тому же DPI провожала его уже полностью независимой компанией, чего мы совершенно не предполагали и чего достигли почти случайно.

Обстоятельства сложились так, что нам с Дэвидом представилась возможность выкупить все акции у нашего нового акционера, компании, с которой мы объединились для получения статуса Apple IMC и которая, в свою очередь, выкупила нас у «Интермикро». Договорились мы довольно быстро, деньги предстояло выплатить в рассрочку, по-моему, за год, и подписали развод. Одновременно у нас появился новый акционер. Вот как это произошло.

Еще в 1993 году «Интермикро» отправила меня на ежегодный IT-форум, организованный известной американской журналисткой и успешным венчурным капиталистом Эстер Дайсон. Эстер собирала на него представителей молодых IT-компаний из Восточной Европы, а в качестве спикеров выступали известные люди из крупных западных ИТ-компаний. Первые слушали, вторые рассказывали. Со временем туда стали приезжать инвестиционные консультанты, банкиры. Это была очень сильная площадка, на которой восточноевропейские компании могли найти серьезных партнеров. Я должен был поехать туда и в 1994 году, но на горизонте уже маячил мой уход из «Интермикро», так что не сложилось. В 1995-м было не до того, а вот в 1996 году, в октябре, я поехал. В надежде поискать на форуме инвесторов. Мы наняли инвестиционного консультанта, он написал нам настоящий инвестиционный меморандум, в котором я не понимал и половины, даже со словарем. Это был первый инвестиционный меморандум в моей жизни. На конференции я показал его Эстер, спросив, не посоветует ли она нам кого-нибудь. Эстер попросила меня рассказать о компании, задала несколько вопросов, а потом сказала просто: «Мне нравится. Я готова стать вашим акционером. Чего вы хотите?» Я, холодея от собственной наглости, выдохнул: «Мы оцениваем DPI в миллион долларов и готовы продать десять процентов за сто тысяч». «Хорошо, – сказала Эстер, – я согласна».