Книга Однополчане. Спасти рядового Краюхина - Валерий Большаков

И еще раз, и еще, и еще… Дым, пыль и вонь взрывчатки повисли, почти не сгоняемые слабым ветерком.

А если бомба угодит прямо в окоп?..

– Копаем, копаем!

Марлен ухватился за протянутую лопатку и стал копать. Грунт был песчаным, брался легко, но непривычная работа быстро утомила – руки отнимались, спину ломило. А ты копай да отбрасывай на бруствер.

– Не могу больше… – выдохнул Тимофеев.

– Не можешь – заставим… – прокряхтел Исаев. – Копай, копай! Ты не на дядю работаешь. Чем глубже уйдем, тем целее будем!

Словно иллюстрируя его слова, прилетела короткая очередь из пулемета, выбившая пыльные фонтанчики из бруствера.

– Приключение зато, – кряхтел Марлен, поддевая пласт сухой глины. – Настоящее…

– Да пошел ты…

– Куда? – невесело усмехнулся Исаев. – Если в задницу, то мы уже там. В самом анусе!

Прибежал Марьин и протянул каждому по карабину и подсумку.

– Держите!

Исаев с удовольствием отложил лопатку и принял оружие – 7,62-мм карабин образца 38-го года. В принципе та же трехлинейка Мосина, только укороченная.

– Сейчас пойдут!

– Кто? – не понял Виктор.

– Немцы, кто ж еще…

Марлен проделал выемку на бруствере, и впервые в жизни глянул в сторону противника вот так, совмещая прицел с мушкой.

Вдали появились серые коробочки танков. Между бронемашинами шагала пехота.

Забухали сорокапятки, заухали мины и снаряды, загоготали пулеметы. Немцы падали, но продолжали переть. Танки то и дело напускали дыму, открывая пальбу, но целились не по окопам, а по орудиям.

– «Т-II», – со знанием дела сказал Лапин, выглядывая в сторону немцев. – Мужики, готовимся!

– Всегда готовы, товарищ командир!

А Исаев сглотнул всухую, когда увидел немецкий танк прямо перед собою – стальная махина катилась на него. Сейчас раздавит, сомнет…

Марлен бросился на землю, и танк с грохотом и лязгом переехал траншею. Исаев приподнял голову и увидел Якушева, губы которого кривила злорадная усмешка.

Боец качал в руке бутылку с КС[5]. Привстав, он как следует размахнулся и швырнул «зажигалку» – та разбилась там, где надо. Чадное пламя фухнуло, растекаясь по броне «двойки», стекая к мотору.

– Макеев!

– Щас…

Широкоплечий Макеев подхватил противотанковую гранату и швырнул ее под гусеницу соседнему танку. Грохнуло.

Перебитая «гусянка» размоталась, и «двойка» замерла, погружаясь катками в землю. Башня стала разворачиваться, но сразу две бутылки с зажигательной смесью разбились о броню.

Немецкие танкисты полезли из танка, и тут уж Исаев не сплоховал – срезал двоих из «шмайссера». Остальных добили Иванов с Макеевым.

Марлен с удивлением прислушался к себе.

Не тошнит? Ни капельки. Наоборот, где-то в глубинах души копилась, набухала тяжкая злоба. Раздавить гадину! Убить немца! Они – враги.

– Отходят! – раздался крик.

Исаев выглянул на секундочку – и впрямь, немецкие танки пятились. Не разворачивались кормой, где броня была похлипче, а давали задний ход и отходили, продолжая постреливать.

Но лучше не стало – зачастила немецкая артиллерия. Пушки били по площадям, но иногда снаряды разрывались прямо в окопах.

Однако больше всего доставала авиация – над позициями красноармейцев постоянно кружили тридцать – тридцать пять самолетов. И ни одной зенитки!

Бойцы выходили из себя, палили по «мессерам» из винтовок и «дегтяревых». Немецких пилотов это пугало, они уворачивались, но ни одного самолета пули не сбили.

Минул и обед, и ужин. Хорошо хоть вода была – едва прохладная, она показалась Марлену ледяной.

Он изнемогал, от жары все плыло, пыль скрипела на зубах, ствол карабина раскалился от солнца и порохового огня. Поэтому далеко не сразу Исаев заметил, что бой начал стихать.

Немцы все еще постреливали из минометов, но вот они и эту затею оставили – солнце село, опустилась темнота.

Марлен возмечтал о пище телесной, о любой, об отдыхе – хотелось очень малого, просто сесть на землю и прислониться спиной к сыпучей стенке траншеи.

Как бы не так!

Едва за лесом заговорили советские гаубицы и на стороне немцев стали рваться снаряды, младший лейтенант поднял весь свой взвод, построил и погнал строевым шагом. На восток.

Исаев поднялся с трудом, делая невероятное усилие. Повесил автомат на шею, карабин закинул на плечо и вперед.

Надо же… Всего один день он провел на войне, а уже столько впечатлений. Столько смертей…

И твоя собственная погибель рядышком ходила, но миновала. Пока.

Медленно, но верно «попаданцы» познавали суть большой войны. Это не подвиги, не смелые атаки и не победы.

Это постоянный труд – тяжелый, опасный, грязный.

Без сна и отдыха, без выходных и праздников.

Исаев поправил карабин на плече. Тяжелый, зараза…

Тимофеев шкандыбал рядом.

– По-моему, я ногу натер, – пожаловался он. – Это все из-за твоих дурацких портянок! Кто бы нас проверял? Взял бы нормальные носки…

– Портянки – лучше, – убежденно сказал Марлен. – Ты свои носки протер бы давно.

– А так – натер!

– Заматывать надо было не как попало! Я ж тебе показывал.

Из потемок неожиданно показался Якушев.

– Городской? – спросил он снисходительно.

– Москвич, – буркнул Виктор.

– Оно и видно. Снимай!

Радуясь, что можно присесть хоть на минутку, Тимофеев сел в траву и быстро стащил сапоги.

– Ничего страшного, – поставил диагноз Якушев и быстро, ловко намотал портянки. – Понял?

– Если я скажу, что да, – вздохнул Тимофеев, – ты поверишь?

Красноармеец рассмеялся и встал.

– Пошли, а то отстанем от своих! А ты ноги береги. Меня батя всегда учил, когда на охоту ходили, чтоб не шлялся, как попало. Это ж сколько верст отмотать надобно, чтобы зверя добыть! А ежели охромеешь, можешь и сам не вернуться.

Взошла луна, в ее сиянии сыпались отблески, бликовали штыки и стволы. Умноженный топот тысяч ног разносился далеко, но враг остался позади.

Намаявшись за день, остатки 145-й дивизии, влившиеся в 149-ю, шагали без особой бодрости, но споро – они шли к своим, выходили из окружения, а это подталкивало – скорей, скорей!

Чем быстрее они одолеют пространство лесов и полей, тем вернее опередят немцев. И вырвутся из сжимавшегося кольца!