Книга Прорывные экономики. В поисках следующего экономического чуда - Ручир Шарма

Иллюзия китайского профицита в размере 2,5 триллиона долларов

Кроме того, пока еще недостаточно изучены масштабы задолженности Китая. Учитывая валютные резервы этой страны в 2,5 триллиона долларов и тот факт, что она основной кредитор США, никому и в голову не приходит, что у Китая могут быть проблемы с долгами. А они у него есть. Официально государственный долг Китая невысок – около 30 процентов от ВВП, – однако это лишь вершина айсберга. Задолженности компаний (многие из которых являются собственностью государства) и домохозяйств в сумме составляют 130 процентов от ВВП – один из самых высоких уровней среди формирующихся рынков. И это только официальные данные.

Фактические показатели, возможно, намного выше, ведь официальная статистика не учитывает уникального и стремительно растущего «теневого сектора банковских услуг» Китая. Центральный банк страны придумал для описания этого явления термин «социальное финансирование». Сектор этот не обязательно теневой, но все операции в нем проводятся вне рамок официального учета, и он включает в себя огромное разнообразие зачастую совершенно новых каналов кредитования, в том числе, например, кредитование одной корпорацией другой или одним вкладчиком другого. Банк же при этом просто играет роль посредника, не участвуя, так сказать, деньгами. Бурный рост этого «серого» сектора начался в 2008 году, когда государство сделало первые попытки снизить темпы банковского кредитования. Если же учесть деятельность этих теневых операций, доля задолженности от ВВП Китая составит 200 процентов, запредельный для развивающейся страны показатель.

Мне трудно понять, почему глобальные рынки по-прежнему убеждены, что китайские лидеры будут продолжать обеспечивать двузначные темпы роста экономики, если они сами вполне четко дали понять, что стране необходимо снизить расходы и объемы кредитования, до сих пор обеспечивавшие этот рост. Поговорите с руководителем любой китайской компании или крупным инвестором и убедитесь, что они вовсе не разделяют оптимизма сторонних наблюдателей, упрямо не желающих видеть в экономике их страны какие-либо недостатки.

Конец династии Дэна

С тех пор как Дэн Сяопин возвел прагматизм в ранг главной идеологии нации, Китай больше, чем многие другие страны мира, был готов открыто признавать и бороться с недостатками своей экономики. Однако идеи[7], на которые вдохновил нацию Дэн, сегодня начали терять свою силу. Очень немногие государства обладали достаточной волей, чтобы проводить реформы на протяжении многих десятилетий, и Китай, пожалуй, единственная страна, в которой реформы следовали по предсказуемому циклу, в жесткой привязке к собраниям Национального конгресса Коммунистической партии Китая, на которых принимается пятилетний план экономического развития страны. Начиная с 1977 года, когда состоялся первый Национальный конгресс, которому пришлось разрабатывать планы преодоления хаоса и катастрофических последствий социальных экспериментов Мао, каждый очередной съезд предлагал новую агрессивную идею реформации, и правительству Китая практически всегда удавалось воплощать ее в жизнь.

Трудно сказать, почему Китай оказался в состоянии так долго поддерживать этот мощный импульс. Одно из предлагаемых нам объяснений состоит в том, что, поскольку коммунизм как идеология утратил свою вдохновляющую силу, сегодня легитимность правящей партии Китая определяется прежде всего ее способностью обеспечить успех экономических реформ и экономический рост страны. Но ведь многие другие идеологически обанкротившиеся режимы – как наиболее свежие примеры назову Тунис и Египет – оказались не в состоянии провести нужные реформы. Другое объяснение базируется на несравненном стремлении китайцев возродить былую славу своего великого имперского прошлого. Однако найдется немало стран с не менее славным и великим прошлым, например Греция или Аргентина, которые, однако, никогда не выражали такого желания.

Впрочем, каковы бы ни были причины, факт остается фактом: несмотря на высокие риски, лидеры Китая проводили экономические реформы целенаправленно и с непоколебимой верой в их необходимость. И эти реформы с каждым разом все больше расширяли власть и свободы именно тех групп населения и регионов – крестьян и провинций, – которые в прошлом считались источником наибольшей угрозы для китайской политико-экономической системы.

Ослабление контроля потребовало от лидеров страны немалого мужества и силы воли, и первым, кто показал пример нужного поведения, был Дэн Сяопин. На Конгрессе 1977 года он занял место Мао и за два последующих года предоставил сельским домохозяйствам право обрабатывать свои наделы и оставлять прибыль себе, что привело к резкому повышению производительности труда и уровня доходов крестьян. Он также позволил фермерам продавать свою продукцию на городских рынках, открыв лазейку в жесткой системе китайской прописки, известной под названием хукоу, не позволявшей крестьянам вести деятельность за пределами официального места жительства. Хукоу существует и сегодня, по-прежнему низводя городских мигрантов до статуса граждан второго сорта, ибо в большинстве крупных городов без этой прописки человек не имеет доступа к коммунальным услугам. Однако теперь правила стали значительно менее жесткими; по крайней мере, разрешена миграция, что в корне изменило ситуацию в Китае. И, следует признать, для страны с долгой историей крестьянских бунтов и восстаний предоставление этой категории населения столь большой свободы передвижения было со стороны высшего руководства действительно очень смелым шагом.

На следующем съезде Национального конгресса, состоявшемся в 1982 году, Дэн начал продвигать поколение молодых единомышленников, которым в ближайшие годы предстояло, укрепляя реформы в деревне, распространить их и на крупные города: ослабить централизованный контроль на государственных предприятиях, помочь начинающим предпринимателям в поселках и деревнях и отменить контроль в области регулирования цен на продукты питания и другие товары.

Трагические события на площади Тяньаньмэнь в 1989 году, положившие конец периоду жестких военных репрессий, вынудили реформаторов на время успокоиться. Но уже в 1992 году Дэн возродил этот процесс, открыто поддержав во время своей знаменательной поездки по южному побережью проводившиеся там смелые рыночные эксперименты. Он еще раньше дал добро на создание в этом регионе зон экспортного производства, что было весьма разумным с экономической точки зрения шагом, учитывая потребность Китая в эффективном способе переправы экспортных товаров через порты в другие регионы мира, а также тот факт, что во всех крупных промышленных странах население сосредоточено именно на побережьях.

Побережье было логичной отправной точкой строительства современной экономики, однако такой подход противоречил общепринятому шаблону. По политическим причинам большинство стран стараются обеспечить так называемый географический баланс, как можно равномернее распределяя богатство между разными регионами, дабы не вызвать обиду у обойденных вниманием. Китайский ученый Юкон Хуан утверждает, что географический баланс «был навязчивой идеей плановиков бывшего Советского Союза» и одной из основных целей лидеров Египта, Бразилии, Индии, Индонезии, Мексики, Нигерии, ЮАР и других развивающихся стран. По словам Хуана, Дэн был практически одинок в понимании того, что усиление неравенства регионов является необходимым политическим риском, как минимум в краткосрочной перспективе. Кроме того, он знал, что бум в прибрежных зонах станет своего рода магнитом для мигрантов из сельскохозяйственных районов.