Книга Девятнадцать стражей - Владимир Аренев

– Тогда, может, кухня? Ванная? Мы не привередливы.

– Можно на кухне, – пробурчала она.

– Прекрасно! – обрадовался Корицкий. – Тогда пойдемте. Верно, господин комиссар?

Они пропустили мадемуазель Крысю вперед. А когда она вышла, сержант склонился над Павловским. Отвел в сторону газету, которой мужчина заслонялся, и заявил:

– Одному пареньку вы задолжали горбушку с повидлом. На вашем месте я бы купил этой семье целую банку – в качестве извинения. За тот скандал, который ваши действия вызвали.

– Это вы? – с недоверием воскликнула Климовская.

– Я голоден был, – пробормотал Павловский. – После целой-то ночи! Простите. Я, конечно, куплю повидла! Прошу вас, Крысе не говорите! Она мне не простит!

– Я все слышала, ворюга ты паршивый! – раздалось из коридора. – Чтобы у детей изо рта еду отбирать – совести совсем нужно лишиться!

– Не простит меня! – охнул пойманный на горячем повидлоед, сползая в кресле. – Мне конец!

* * *

Проведали они и «профессора», который оказался учителем биологии, что обитал в квартире с еще пятью семьями. Профессор понарассказывал им о чудесах мутирующих бактерий, но об убийстве не знал ничего. Единственная польза – он исключил бактерии и вирусы. Его поселенцы признались, что слышали странные звуки, словно сдавленные крики и сопение, а может, даже и чавканье, но не обратили внимания, поскольку в комнате убитого часто бывало шумно. Полицейские и в этой квартире встретили детей, однако те были молчаливые и хмурые. Брумик обратил на них внимание, поскольку они вели себя замкнуто – совсем не так, как яростно скандалящее семейство в комнатах мадемуазель Крыси.

То, что жертва была человеком тихим и спокойным, подтвердили почти все соседи, независимо от этажа, где они обитали. И только на последнем этаже они нашли «мадемуазель Басю», что одна занимала почти все помещение, – и та заявила им, что Радзишевский пал жертвой международного заговора вражеской банды.

– И откуда такое предположение? – навострил уши Брумик.

– Генерал Совинский мне сказал, – заявила она. – Он уже какое-то время присматривает за тем Радзишевским.

– Совинский? – Брумик заглянул в свои записи. – Он тут живет?

Корицкий тихо застонал.

– Естественно! – мадемуазель Бася склонилась, подняла одного из котов, десятки которых лежали на полу. – Вот он. Генерал, прошу поприветствовать наших гостей.

Бурый котяра неохотно глянул на онемевшего Брумика. Зашипел, зевнул и прикрыл глаза, притворяясь спящим.

– Итак, – подвел итог Корицкий, когда они оттуда удрали и направились к старой городской ратуше, в которой разместили их отдел. – У убитого имелись контакты среди игроков. К тому же он обидел немало женщин, у которых могли быть отцы, братья, а то и женихи. Мотивов у нас выше крыши. Если Стшельбицкий не найдет никаких следов, я смотрю на это дело с сомнением, поскольку свидетели не кажутся мне достойными доверия.

– Та мадемуазель Крыся неплохо за всем следит, – позволил себе толику оптимизма Брумик.

– Верно, дотошная баба, могла бы и пригодиться. Но фамилий всех гостей Радзишевского она уж точно не знает. А на одних описаниях мы далеко не уедем. Полбеды, если все дело в играх. Это ведь, как ни крути, какая-то среда, покопаемся, повыясняем, что там к чему, – кое-что и узнаем. А вот если месть за бабу… – Он покачал головой.

По дороге они зашли в полицейскую столовую, где кормили не только неплохо, но и дешево, если кто покажет полицейский значок. Да и проще тут было найти свободные места, поскольку половину столиков всегда держали в резерве для полиции. Хотя они угодили как раз в обеденное время, и поэтому единственный столик, который для них нашли, стоял в углу, у самого туалета.

Они не стали привередничать.

– А как вы того повидлового вора накрыли?

– Рука у него затряслась, когда о повидле говорить начали. А поскольку в руке он держал газету, то та и затрепыхалась, как парус на ветру. Вы этого не увидели, на женщину смотрели. А я тогда под окном стоял, лицо его мог рассмотреть, поскольку он от вас-то и заслонялся. Покраснел весь. Я к нему ближе присмотрелся. Бутерброд он ел в спешке, на свитере крошки остались. Эх, если бы все удавалось так же быстро решать!

– Ну есть же еще версия заговора, – подмигнул сержанту Брумик.

– Вы, господин комиссар, можете смеяться, но если мы убийцу не найдем, придется даже тот след поднять. Шеф этого нам с рук не спустит. Так что, при нынешних-то обстоятельствах, придется принимать во внимание и показания говорящих котов.

– Вы шутите?

– Увы, нет. Вы знаете, что это ерунда, я знаю, и даже шеф знает. Знает даже внутренний отдел. Но в бумагах должно значиться, что мы все проверили, поскольку кто-то может за это зацепиться.

– Разве что – мы поймаем преступника?

– Разве что. Буду откровенен, господин комиссар. Если это разгневанный отец, то мы можем никогда его не найти. А наверняка ведь кто-то такой тут замешан, поскольку гнева в способе убийства видится немало. В таком случае единственный наш шанс – вся эта магия. Она ведь какие-то следы должна оставлять.

– Вы постоянно говорите об убийстве, словно был это один человек. Вы не верите в гномов и великанов?

– Я всему поверю, пусть мне только доказательства предоставят. Даже в гномов-людоедов. Но великан? Предположим, как-то уж проник он в квартиру Радзишевского. Предположим, когда бегал там и рвал хозяина в клочья, ни один из соседей внимания не обратил, думая, что там очередные потрахушки. Но наша драгоценнейшая мадемуазель Крыся не говорила ни о каких великанах – только о людях. Никакой великан с Радзишевским в карты не играл, а поэтому наверняка ничего ему не должен, разве только они сиживали где-то в городе. А мадемуазель Крыся клялась ведь, что Радзишевский из дому и шагу не ступал.

– Кто-то мог нанять великана.

– Но зачем? Великан привлекает внимание. Нет, это было что-то другое.

Они занялись принесенным супом. Вокруг крутились кельнеры – женщин в столовой не нанимали, – ловко лавируя в тесных проходах между столиками: тех слишком много впихнули в небольшое помещение. Полицейские обеды частично финансировал город, но владелец столовой, сам бывший полицейский, однорукий Анджей Ванат, упирался, что он обанкротится, если не станет как следует зарабатывать на обычных клиентах. А потому поставил здесь столько столиков, сколько сумел, позаботившись лишь о том, чтоб между ними оставался минимум пространства.

Внимание Брумика привлекли двое мужчин под окном. Один был большим, с руками, словно созданными, чтобы сжиматься в кулаки. Казалось, он никогда не снимал кожаной куртки, на которой начертаны были десятки пентаграмм. Похоже, предпочитал он молчать. Заговаривал изредка, обходясь обычно междометиями. Но бывало и так, что порой оживлялся и тогда или ворчал что-то невнятно, или порыкивал от полноты чувств.