Книга Париж в любви - Элоиза Джеймс

* * *

Анна пришла домой, ухмыляясь во весь рот, и рассказала мне, что Домитилле «не поздоровилось», когда та стояла у доски на уроке математики. Учитель не только кричал на нее, но и стучал кулаком по столу. Увы, мне никак не удается пробудить в этом ребенке сочувствие к ближнему. Я пять минут говорила ей о терпении, доброте и великодушии, после чего она засмеялась, как гиена, и убежала.

* * *

Я уже побывала один раз в Париже, когда была на предпоследнем курсе. Тогда я работала моделью, а это значит, что я интуитивно отводила взгляд от всех кулинарных соблазнов — зато глотала слюнки перед витринами магазинов дамского белья, где были выставлены красивые бюстгальтеры и экстравагантные шелковые трусики. Теперь я проскакиваю мимо таких магазинов и надолго застреваю в кондитерских и любуюсь съедобными шахматами или моделью Хогвартса из темного шоколада. Как хорошо, что жизнь достаточно длинна, чтобы возникали самые разнообразные желания.

* * *

Сегодня днем позвонили в дверь, и Алессандро заметил нашего местного аптекаря, стоявшего внизу, на улице. У Анны хроническое заболевание почек, и она должна четыре раза в день принимать лекарства. Меня сразу же охватила паника, не напутали ли чего-нибудь. Оказалось, что нет. Он весело поздоровался, а потом сказал, что в одном из ее рецептов произошло крошечное изменение, так что ему хотелось проверить, знаем ли мы об этом (мы знали). Он не поленился перейти через дорогу лишь для того, чтобы удостовериться.

* * *

Алессандро считает, что недостаточно упражняется во французском, поскольку его партнер Флоран проводит почти все свое свободное время в Италии, ухаживая за несговорчивой официанткой. Поэтому сегодня Алессандро начинает встречаться еще с одной собеседницей по итало-французскому обмену — женщиной по имени Вивиана. Она профессор американской культуры, а это значит, что я буду для нее ходячей научной темой — тем более что она пишет статью о том, как американцы пользуются социальными сетями, например, Фейсбуком, а я провожу там чрезмерно много времени, обрабатывая свои зарисовки.

* * *

Сегодня мы взяли напрокат лодку и поплыли по Сене. Мы видели плавучий дом с очаровательной верхней палубой, на которой были беседка, увитая виноградными лозами, и красивые растения в горшках. Роскошный маленький «Порш» темно-синего цвета был припаркован у причала.

* * *

На ступенях у входа в банк в начале улицы Консерватории часто собирается стайка красивых молодых людей в бледно-розовых рубашках. Французские банковские служащие чудо как хороши. Но здание банка также заслуживает внимания. На камень нанесены извилистые узоры, вызывающие ассоциации с муравейником. Вблизи это не так хорошо смотрится, но на расстоянии рисунок придает камню туманную красоту, смягчающую его величие.

* * *

Мой двоюродный дедушка Клод пишет, что в Париж приезжают два «класса» людей: те, для которых этот город — всего лишь сумма благ, и те, кто «постигает душу великого города». Для меня Париж — это буфет, набитый разнообразными земными удовольствиями (дамское белье, музеи, сыр) — то есть «сумма благ». Так что Клод отнес бы меня к первому «классу». Те, кто выше меня (включая самого Клода), открывают, что Париж «изысканно причудлив и наполнен солнечной голубизной». Честно говоря, то, что я пока что прочитала из этой книги, наводит меня на мысль, что это не Париж, а Клод был с голубизной — несмотря на исторический факт его женитьбы, записанный черным по белому.

* * *

Мы попали в ту часть улицы Сен-Дени, которая является вотчиной немолодых работниц секса. Это проститутки в возрасте, но не сдавшиеся ему. Они экипированы соответствующим образом: высокие кожаные сапоги, бюстгальтеры без лямок. У этих женщин усталые глаза. Они стоят по обе стороны улицы, прислонившись к дверям, на положенном расстоянии друг от друга, и перебрасываются фразами в ожидании клиентов, которых не привлекает молодость.

* * *

Вчера я купила теплые перчатки цвета баклажан. На прошлой неделе я приобрела туфли того же цвета, со шнурками. Я чувствую себя ответом на один из вопросов журнала мод: «Вы весна, лето, осень или зима?» Полагаю, что я — осень.

* * *

На авеню де Виллар, где находится школа Анны, есть пекарня, возле которой всегда очередь. Они специализируются на маленьких фруктовых тортах. Самый красивый — с фигами, нарезанными очень тонко; эти прозрачные ломтики посыпаны сахарной пудрой. Любимый тортик Луки похож на Альпы в миниатюре: маленькие клубнички поставлены вертикально, и у каждой сверху — капелька белого шоколада. У моего любимого нарезанные кружочками абрикосы, расположенные так, что один находит на другой — это напоминает круги на английском поле пшеницы.

* * *

«Отель Друо» — аукционная фирма, где заканчивают свое существование многие имения в Париже. Там можно прогуливаться по комнатам, наполненным всякой всячиной — от фламандских картин четырнадцатого века и потускневших серебряных блюд до заурядной мебели 1960-х годов. Сегодня мы рылись в коробках со старым льняным бельем и армейскими медалями. Особенно поразил меня портрет мальчика и девочки, сидящих в гостиной 1970-х. Где эти дети теперь? Безразлично ли им, что их недовольные лица пойдут с молотка на аукционе? И что в конце концов их удастся продать только после того, как к этому лоту добавят японскую гравюру с изображением птиц?

* * *

Мы с Анной ждали на платформе в метро. Когда подошел поезд, я увидела через стекло тощего лохматого подростка в попсовом свитере. Лука! Нам удалось проскочить в двери как раз перед тем, как они закрылись. Это действительно был мой пятнадцатилетний сын, болтавший по-итальянски и до невозможности крутой. «Солнышко!» — воскликнула я, забыв одно из кардинальных жизненных правил. Подростки мужского пола терпеть не могут, когда их приветствуют мамаши в присутствии ровесников. Он отвернулся и продолжил беседу. Мы с Анной сели.

* * *

Я только что открыла «Де Буш а Орей»,[42] магазин в Маре, где полно миниатюрных глобусов размером с ладонь. Они цвета слоновой кости, черные или сине-зеленые. У меня создалось впечатление, что их покупают по три-четыре штуки и кладут в вазу, как фрукты. А еще у них есть стеклянный купол, с которого на цепях свисают стеклянные шары — в них головы старинных фарфоровых кукол, древние компасы и часы.

* * *

Алессандро думает, что «наш» бездомный не пьяница, а глухонемой, так как он не сказал ни слова за те три месяца, что мы его знаем — если можно так назвать наши отношения. Мы опускаем мелочь в его шапку, вручаем собачьи консервы и ласкаем щенка, а бездомный только улыбается очень приятной улыбкой. На мой взгляд, у него восточно-европейский тип лица, оно круглое и стоическое, как будто его предки проводили долгие часы, выкапывая картошку на холодном ветру.

* * *

Мы играли роль хороших родителей, относящихся с пониманием к тому, что учителя Анны кричат, ставят ее к стенке и вышвыривают в вестибюль. Так, мы молчали, когда учитель математики ударил ученика книгой и нагнал страху на Домитиллу. Но сегодня Анна вернулась домой в слезах, так как он насмехался над ее делением (или попытками что-то разделить). Алессандро пойдет завтра в школу, вооруженный до зубов. Обычно он очень спокойный, но если его довести, начинает всех строить — как профессор и член школьного комитета, к тому же возведенный в рыцарское достоинство итальянским правительством. Я не завидую этому учителю.