Книга Екклесиаст - Александр Холин

– В гробу находится ваше изображение – должна быть принесена жертва. Правда, не кровавая. Но язык символов выдуман не нами. Любой символ у нас – зеркальное отображение в вашем мире. Но не кручиньтесь, всё хорошо закончится. Думайте в будущем кому верить и не бойтесь упасть. Это я к тому, что вы ухватились за алтарный выступ, будто упасть готовы. Неужели беседа со мной так подействовала?

При этих словах я обратил внимание, что стою, вцепившись обеими руками в края треугольного алтаря побелевшими от хватки пальцами. Надо же! Словесные упражнения графа для меня были немного непривычны, но ведь и встреча с таким человеком случается не каждый день. Ради меня граф вынырнул из потока времени и решил уговорить стать Проповедником, потому как у самого Екклесиаста это не получилось.

В удивительный Пасхальный праздник происходят удивительные чудеса. Самое интересное, что Вальпургиева ночь случается накануне Пасхи тоже не каждый год, а только раз в шестьдесят лет. Но всё же хотя бы раз в шестьдесят лет ведьмы и лешие пляшут на Лысой горе в честь Воскресения Христова!

В ту же секунду запахло озоном, и по обеим рукам прокатился удар током, исходящий от мраморной алтарной плиты. Боль по рукам поползла вверх и скоро достигла головы. Повторение ночного бреда? Похоже на то. Вскоре я уже ничего не видел перед собой – ни комнаты, ни собеседника, ни треугольной мраморной тумбы – только боль, накатывающаяся клубами смрадного дыма, только ужас от прошлого перед будущим. Но будущее уже не могло избавить от памяти боли. Она возвращалась обычно в экстремальных ситуациях, заглушая мысли, чувства, интуицию.

– Перед честным собранием общества «Искателей истины» я официально объявляю мсье Сен-Жермена, – послышался чей-то скрипучий голос, – я объявляю его в якобинстве, подстрекательстве к революции, её раздувании, в атеизме, аморальности и совращении девушек!

Я открыл глаза. Возле треугольного алтаря стоял католический священник в черной атласной сутане, размахивая указующими перстами обеих рук перед живописно и богато разодетой средневековой публикой, расположившейся на скамье вдоль стены. Толстенький монашек так был уверен в своей правоте и неприкосновенности, что не заметил поднявшегося со скамьи высокого господина в седом парике и строгом чёрном камзоле. Он вышел к треугольному алтарю, спокойно отодвинул монаха в сторону и обратился к присутствующим:

– Господа! Аббат Баррюе огульно обвиняет графа де Сен-Жермена, а заодно и общество «Воссоединившиеся друзья» в масонстве, мистике, колдовстве и даже в сексуальной нечистоплотности. Обвинения настолько тяжелы, что прежде, чем их выдвигать, человек честный и справедливый должен иметь на руках самые достоверные подтверждения совершённых преступлений; тот же, кто не боится выдвигать обвинения публично, не будучи в состоянии представить такие подтверждения, заслуживает сурового наказания по закону, а если закон по какой-либо причине бессилен это сделать, – всеми праведными людьми.

– Послушайте, господин Мунье, – выкрикнул один из присутствующих с места. – Я знаю вас, как честного человека и писателя. Но вы защищаете сейчас авантюриста, алхимика, мистика и извращенца. Этот авантюрист умер два года тому назад в датском Хольштейне! Я знаю это! Несмотря на то, что он мёртв, многие всё ещё считают его живым или же, что он вскоре оживёт! А он мёртв давным-давно, гниёт в земле, как и все обычные люди, не способные творить чудеса и никогда не общавшиеся с князьями да принцами!

– Кто это сказал, что граф де Сен-Жермен со мной не общался? – произнёс негромко господин в золочёном камзоле, сидящий чуть в стороне, но на этой же скамье и опиравшийся на шпагу с эфесом, разукрашенным драгоценными каменьями, которую он держал между ног.

По толпе присутствующих пробежал шум возбуждения. Но вдруг северные чёрные двери распахнулись, и в зал твёрдым шагом вошёл сам граф Сен-Жермен живой и невредимый. Он прошагал прямо к тому месту, где сидел принц, встал пред ним на одно колено и, прижимая к груди шляпу со страусовым пером, отвесил поклон.

– Сир, я к вашим услугам…

Принц благосклонно кивнул, а по толпе снова пробежала волна трепетного шёпота. Я закрыл глаза и тряхнул головой, так как вместе с шёпотом на меня накатила боль. Неужели только через боль можно достигнуть чего-то существенного? Не слишком ли дорогое удовольствие?

Я открыл глаза. В круглом зале никого не было.

Значит так. Надо собраться с мыслями.

На Пасху в этом году гуляет и нечисть. Ничего себе, Разгуляй устроили. Я снова тряхнул головой. Мой собеседник никуда не пропал, не испарился. Просто ждал, пока я очухаюсь от побочных видений.

– Похоже, что вы здесь на приёме второсортных адептов специализируетесь. Не надоело старьёвщиком подрабатывать? – я попытался не совсем безобидно укусить графа.

– Много веков приносят много знаний, – улыбнулся тот. – Бессмертие обязывает получать знания, что позволяет оказывать помощь многим и каждому. Вот вы, например, нуждаетесь в чём-то?

– Послушайте, граф, – я не уставал ершиться. – Вы случайно ко всему прочему золотой рыбкой или джином не работали? Можно подумать, что вы готовы выполнить моё любое желание!

– Джины и рыбки никогда не смогут того, что делает человек, – назидательно произнёс Сен-Жермен. – Согласитесь, даже мимолётная улыбка девушки, посланная вам, сделает много больше, чем все волшебные джины и золотые рыбки вместе взятые.

– Всё-таки по исполнению каких желаний вы имеете профессиональный навык? – не сдавался я. – Если уж мне придётся загадывать желание, то нужно знать, в какой области вы сильны, и не беспокоить вас пустыми требованиями.

– Похвально! Смею уверить, что я стараюсь практиковать по всем желаниям, – опять улыбнулся граф. – И даже знаю, что вы совсем недавно ничего так безумно не хотели, как услышать от любимой девушки признание в любви, почувствовать ладонью, ещё под корсетом, её тугую девичью грудь, ловить ноздрями запах удивительного тела, очень похожего на аромат лаванды, но это так и осталось без ответа. Верно?

– Вроде бы, – кивнул я удивлённо.

– Не мне вам объяснять, человеку, работающему со словом, что именно слово – мощнейшее оружие, имеющее силу не только лишения жизни, но и оживления, – убеждённо промолвил граф. – Нет и никогда не было женщины, которую нельзя уговорить, то есть, убедить словом выполнить ваше желание. Есть только плохо умеющие уговаривать. Вы вообще-то, знаете, что необходимо услышать девушке от возлюбленного?

– Как не знать, – пожал я плечами. – Но ведь влюблённому всегда есть, что сказать для любимой и наоборот. А если хочется помолчать, то любимая всегда поймёт. Ведь так?

– Не совсем, – улыбнулся Сен-Жермен. – Одни женщины любому и каждому готовы признаться, лишь бы заманить в постель, а бывают и такие мужчины, для которых произнести признание тоже не составляет труда, лишь бы отвязались.

– Знаю, – кивнул я. – Всяких людишек хватает, на то они и человеки. Поскольку вы сочли возможным лишний раз отметить мою работу со словом, мне ли не знать, как слово убивает! Но молчание убивает ещё сильнее. Когда девушка любит и по-партизански молчит, она отказывается подарить любимому сгусток Божественной энергии, которую несёт не только слово, но мимолётный взгляд, лёгкое касание руки и, наконец, поцелуй.