Книга Чёрная сова - Сергей Алексеев

Терехов уловил тонкую подоплёку их диалога, вспомнил про деньги, за которые опасался турист, и подумал, что впутался в некие понятные посвящённым отношения, возможно, тайный бизнес, существующий на заставе. Но это были чужие дела, встревать в которые Андрей не любил и в какой-то степени понимал Репьёва: на получаемое денежное довольствие коттедж на юге не построить, а квартиры не дождаться. Да и от тоски по женскому полу тут загнёшься, развлекаются ребята.

— Он какую-то Ланду здесь потерял, — вставил Андрей. — У которой был в чертогах. В бреду про чёрную сову Алеф молол, про окна.

— Кого потерял? — всколыхнулся Репьёв и переглянулся со своим замом. — Какую Ланду?

Андрей такой живой реакции однокашника не ожидал.

— Не знаю... Говорит, что на коне здорово скачет. Ещё чёрной совой называл, по имени Алеф. Она отравленными стрелами стреляет. Вроде как его возлюбленная.

Жора в лице сменился, скорчил злобную гримасу, но, может, и от жара.

— Как он узнал её имя, гад?

— Какое имя?

— Её знают здесь как Ланду. Алеф — священное имя чёрной совы. Значит, он побывал в чертогах?

Терехов ничего не понял.

— Это что — местный фольклор? — ухмыльнулся он.

— Местный, — отозвался Репей, — А так вообще-то Алефтина.

— Какая Алефтина?

— Не обращай внимания, — отмахнулся тот. — Я сам в именах запутался. Здесь местный шаман всем новых имён надавал, и знаешь — пристают... — пропел задумчиво и отстранение: — Живёт моя отрада в высоком терему, а в терем тот высокий нет хода никому...

— Ланда живёт не в терему, а в какой-то башне, — поправил его Терехов. — Про неё и мой напарник вспоминал.

— Ты сам это слышал? — Жора слез с полка и окатил голову холодной водой.

— Про башню?

— Про Ланду! И про Алеф!

— Все уши прожужжал. Скоро сутки с ним вожусь!

— Представлю к награде, — вполне серьёзно пообещал начальник заставы, но хотел сказать нечто другое. — Благодарю за содействие, получишь медаль.

— Мне что — «служу России» кричать? — откровенно съязвил Терехов.

И тем самым словно вернул Репья к реальности. Он отправил вспотевшего зама прочь, после чего попытался реабилитироваться в глазах гостя.

— Кричать не надо. Значит, так: завтра цепляем кунг с полной начинкой. И солдата-срочника тебе даю в помощь. С наукой надо дружить. Но чтоб за неделю все работы завершил и отчалил к любимым детям. А твоего туриста я разделаю по полной.

— Он деньги спрятал, — опять съязвил Терехов. — Хоть и с тараканами, но соображает.

— Не в деньгах счастье, — бездумно отозвался Жора. — Медаль получишь!

— Благодарствую, ваше благородие!

— Не ёрничай, Шаляпин. Вопросы?

— Вопрос гусарский: кто такая Ланда? Ну, или чёрная сова Алеф?

Репьёв хотел сказать правду. Она, эта правда, засветилась уже в глазах глубоким отблеском некоего мальчишеского искреннего чувства, однако в последний миг передумал, глянул мимо.

— Чёрных сов на свете не бывает.

— Оказывается, бывают! Сева Кружилин говорил...

— Не бери в голову... В самом деле — местные легенды, фольклор. Новоявленные шаманы туристам мозги дурят. Объявили духом плато Укок. Кличек напридумывали...

— Посоветуй, как себя вести, если встречу?

— Ты не встретишь, — уверенно заявил Жора. — Тебе мозги в училище вынесли. В наших черепах серый бетон с арматурой из железной логики. Наши головы заточены под тупой пограничный столб с государственным гербом вместо физиономии. И логика у нас полосатая, бело-зелёная.

— Вот я и мыслю логически, — ухмыльнулся Терехов. — Если у мужиков случается похмельный синдром без спиртного, значит пьянка была. Вопрос: чем их поили и кто?

— Да ничем! — как-то обозлённо бросил Репей и постучал по своей голове. — Отсюда всё! Эти мужики живут, как пьяные. А здесь трезвеют. Но трезвыми жить не умеют, вот и сходят с ума. Психика слабая.

На последних словах он будто провалился в некие гнетущие воспоминания: слегка покрасневшие от жара глаза остекленели. Андрей сделал ещё одну попытку разговорить однокашника отвлечёнными размышлениями вслух.

— Кто-то же поймал и привязал. Бесплотный дух?

— Кого поймал? — Жора словно вынырнул и отдышался.

— Серую в яблоках.

— Алтайцы, — бросил он и вылил на себя таз холодной поды. — В верховье Ак-Алахи чабаны кочуют с двумя отарами. Пошли спать. Сейчас смена нарядов, пусть бойцы погреются.

Сказал все это походя, между делом и на одной ноте, дабы скрыть свои чувства, чем ещё больше распалил воображение.

4

Репей наверняка слышал всё, о чём Терехов шептался со служителями в храме: акустика под сводами была великолепной. Слышал, но держался почти спокойно, с достоинством и смиренностью, как, должно быть, и полагалось послушнику, ушедшему от страстей мира в монашескую келью. И это вызывало уважение, даже несмотря на сложные личные взаимоотношения: Андрей понимал, что не смог бы вести себя, как сейчас Жора, который продолжал демонстрировать свой мужественный характер, как в училище и впоследствии на Алтае. Замаскироваться под серым балахоном оказалось невозможным — Репей был узнаваем не только по тембру голоса, к тому же обращение по старому прозвищу выдавало в нем бунтующий нрав.

— Здорово, Шаляпин.

Это погоняло Терехову дал когда-то именно он, Репьёв, и не из уважения за его голос, скорее всего, он даже плохо представлял, как звучал этот великий бас. Его привлекла разбитная и в общем-то неблагозвучная фамилия певца, происходившая то ли от слова «шляпа», то ли от слова «шаляпа» — то есть размазня, разиня, рассеянный человек.

Это уже Фёдор Шаляпин своим талантом стёр первоначальное значение и возвеличил свою фамилию так, что никто и не помнил, как в вятских краях называют растяпу.

— У тебя ничего не выйдет, — обречённо заключил Жора, точнее, теперь послушник Егорий, проходящий «курс молодого бойца». — С венчанием не выйдет. Она некрещёная. Как ты встанешь с ней перед алтарём?

— Никак, — честно отозвался Терехов.

— То есть?

— Я не собираюсь венчаться, — он не хотел особенно вдаваться в подробности. — Это необходимость, обязательное условие.

Казалось, Репья возмущали только пыльные ботинки Андрея — выше он не поднимал смиренного взгляда.

— Нацелился в Норильск? — угадал Жора. — А паспорта нет. К тому же она в розыске.

Или он освоил в монастырском карантине науку провидчества, или думал, согласуясь ещё со старой, полученной в училище оперативной логикой.