Книга Наган и плаха - Вячеслав Белоусов

— Ты бы наведался к Лихомеру, Антон Семёнович, — заикнулся в завершении просьбой. — Передал бы ему приглашение на наш совет рыбопромышленников. Всё общество собирать не станем, пусть не опасается, президиум наш, пять-шесть человек, соберём, потолкуем и его вразумим. На будущее…

— Позор на свою голову принимать? — не дослушав, взвинтился тот. — Без того натерпелся у прокурора! Ещё неизвестно, как он повернёт! Жид накатал бумагу, а ведь потом струхнул да отказался! Мы уж гадали с Чубатовым, не проучить ли его по-нашему, по-простому.

— Морду набить?

— Не юнцы мы, Лев Наумович, чтоб кулаками махать, — обиделся рыбодобытчик. — А и не тронь дерьмо, оно и не воняет. Клоп-то, паршивец, вон каким вонючим оказался. Не отмоешься. Мы его по-нашему, по ветру промысел его пустить собирались… А теперь боимся связываться.

— На совете и решим, как с ним поступить, — поддакнул Лёвка. — Чего вам пачкаться? Обществом и серьёзней, и ответственности никакой. Сходи, Антон Семёнович, по-товарищески тебя умоляю…

Так и уговорил.

Сдался Антон Нартов, махнув в сердцах рукой, отправился к прощелыге на поклон, да того след простыл. Жинка тощая, одни впалые глаза пронзительной чернотой жгут, вся в тревоге и слезах, поклялась, что несколько дней уже отсутствует муженёк. Двое деток мал-мала по бокам за юбку ухватились, дом пуст. Не поверил Нартов, по избе прошёлся, однако и дух поганца простыл.

Вот тут Лёвку самого прошибла лихоманка: объясняться в ГПУ ему никак не хотелось, единственный виделся выход — бухнуться на поклон к Камытину, не откажет тот давнему дружку. Да и обращался к нему редко, только когда всерьёз прижимало, а зазря по мелочовке не беспокоил. Этот случай как раз тот: если розыск не отыщет канувшего поганца, только на Всевышнего надежда.

Камытин отсыпался после передряг и тревог с наводнением. Пришлось Лёвке беспокоить его на дому. Отругал за то, что разбудил, а услышал причину, вовсе собак спустил — будет он искать какого-то недоумка!.. Укатил тот по своим делам в другие края или от жены к любовнице махнул и залёг там в своё удовольствие!..

— Клоп не тот, чтоб на бабу тратиться, — горьким смехом разобрало Узилевского. — Аль забыли вы Якоба Лихомера? Сморчок, ему бабу не подобрать по росту.

— Вот на таких они и зарятся, — захохотал и Камытин. — Мал сучок да коряв.

— Сволочь он, весь город на ноги поднял.

— Ты наговоришь…

Пришлось Лёвке приоткрыть слегка свою тайну милиционеру.

— Ну и славно, что от прежнего заявления отказался Лихомер, — лениво потянулся Камытин, вполуха его выслушав. — Нас от работы освободил, себя от лишних тревог. Пасквиль, он, конечно, влечёт последствия. За решётку его да проучить как следует. С ним всё ясно. А вот тебе какой интерес?

— Пропесочить хотим его на общем совете частного сектора, — с невинным видом соврал Узилевский, — чтоб не позорил господ рыбопромышленников, а прежде всего и весь наш честный пролетарский аппарат.

— Дело нужное, — похвалил Камытин, смерил Лёвку недоверчивым взглядом, хмыкнул, совсем продирая глаза, и к трубке потянулся. — Отыщем поганца ради праведного суда. Губрозыск всегда поможет вывести на чистую воду клеветника. На кого накатал ксиву, стервец?

Замялся Лёвка, пожал плечами:

— Джанерти не сказывал…

— Как? Роберт Романович занимается этим делом? Почему же он сам ко мне не обратился?

В который раз взмок от таких нервных передряг Узилевский, замялся, несуразное только и смог пробормотать:

— Деликатный, видать, вопрос… Сами понимать должны, Пётр Петрович.

— Верно, — похвалил тот. — Болтать всякому о таких вещах не следует. — Приказал дежурному объявить розыск Лихомера и досыпать завалился.

Ещё сутки миновали, не дождался вестей Узилевский и с утра сам в дежурку заявился. Выделил ему Камытин долговязого Ляпина, озадачил участковых надзирателей, морг проверили — среди тамошних неопознанных мазуриков Якоба Лихомера не нашлось.

— Точно драпанул из города твой пройдоха, — разводил руки Камытин. — Испугался до смерти прокурора и забился в глухие места отсиживаться. Теперь ждать надо, когда прятаться надоест сукину сыну.

Распрощались бы они так ни с чем, и ломать бы голову бедняге, как к Джанерти идти с ответом, в ГПУ — решил бесповоротно — только под конвоем, но заявился дотошный Ширинкин. Участковый надзиратель ступил на порог Камытина не один, подталкивал перед собой двух огольцов-оборвышей малолетних. Объявил, что пугнул ватагу беспризорников проверить подвалы в заброшенных развалюхах, а те наткнулись на висельника, по описаниям — вылитый Лихомер. Трогать оборванцы его побоялись, вонь вокруг, мухота облепила покойника.

— Что ж ты вылупился на меня? — остудил пыл рапортовавшего Ширинкина Камытин. — Не знаешь, что делать?

— Нам-то зачем это дело? — сообразительный Ширинкин враз потускнел с досады. — Сообщу жинке, пусть хоронит. Неужто главного их в медэкспертизе Курдюма[5] подымать? Небось сама и довела мужика.

— А криминал?! — сдвинул брови Камытин. — Под монастырь вздумал меня подвести? Им же в прокуратуре интересуются!

— Тогда что ж?.. Сразу б и сказали, — смутился участковый. — Вот напасть на мою голову! В Мариинку[6] свезти окаянного?

— Готовь мужиков да телегу и отправляйся с пацанвой к трупу, — поморщился Камытин. — Дам знать Джанерти, капризный он человек, может, свои намерения имеет…

У трупа оказались все: Джанерти с Камытиным, Ляпиным, с судебным медиком Дудкиным — на автомобиле прокуратуры, следом Ширинкин с Узилевским — на пролётке, телега с мужиками и пацанвой для перевозки тела — с запозданием.

Натянув резиновые перчатки, простуженный, постоянно кашлявший Дудкин, согнав мух, первым делом сунулся в карманы и недаром: тут же вытащил на свет бумагу и подал её Джанерти со значительным видом.

— Отписано два дня назад, — брезгливо повертел развёрнутый грязный лист следователь. — Тут целая исповедь… ну, а если совсем коротко, — в смерти просит никого не винить, запутался с собственными делами.

— Вот, — выступил на шаг Ширинкин. — Что я говорил? У них, у дельцов, в паутине своей же запутаться, что тому паршивцу плевок.

И он кивнул на кучку жавшихся в стороне оборванцев.

— Дай-то бог… — не к месту вздохнул Лёвка.

— Какой-никакой, а конец дело венчает, — полез за папироской Камытин.

Молчал лишь Джанерти, словно ждал, когда выскажутся все, на Дудкина искоса поглядывал.