Книга Четыре унции кофе - Иван Райли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По сравнению с бегством из Мэдфорда и Флаинг Спэрроу, мой отъезд из Бактейла был почти плановым. У меня оставалось пару дней, чтобы собрать манатки. Повезло даже взять последний билет до Чикаго на тот же рейс. Трэвис строил из себя деловую колбасу, но скрыть радость ему удавалось плохо. Из Охары я взял такси. Мы доехали до парка на 17-й стрит. По словам Трэвиса, его дядя должен был подхватить нас у восточного входа, однако добравшись туда, мы не увидели никакой машины. Пока летели, мне стало известно, что дядя Роджер когда-то дослужился до торгового директора в «Кодаке», но потом ушел в собственный бизнес. Стал торговать тканями. Теперь у него было много клиентов, в основном среди пошивочных мастерских. Правда, в последнее время дела шли не так гладко. Китайцы стали выбивать с рынка посредников и выходить на самый мелкий опт напрямую. Работать стало труднее. А теперь еще и пожар. Трэвис печально замотал головой: дядя старше моего отца на двадцать лет, уже почти старик. Но еще держится. Слава Богу, стены не пострадали. Говорит, с одной стороны полки сгорели почти полностью. Вместе с рулонами. С другой огонь почти ничего не тронул, но дым и пена сделали свое дело, и теперь даже ту ткань, что вроде бы уцелела, всеравно придется выкидывать. Дела, вобщем. Я на этом складе лет с пяти себя помню. Большой такой дом, каменный. Дядя говорил, его когда-то построил голландский фермер. Летом такая жара вокруг, а туда зайдешь —холодок, что в погребе. И запах стоит интересный – шерсть. Трэвис улыбнулся по-детски. Я допил свой мартини: ничего, получит страховку, отремонтирует, всебудет в порядке. Трэвис отвернулся к окну, помолчал. Потом взглянул на меня кислым взглядом: не все так просто. Дядя сказал, страховая возместит убытки только по зданию. Я многозначительно поднял брови. И понимающе кивнул. В наше время страхуются все. Самый последний лавочник стремится защитить себя от любых рисков и, в первую очередь, страхует товар. Если это не было сделано, и я угадал суть, то похоже, наш дядя Роджер имел на своих полках продукцию, которая могла заинтересовать федеральную таможенную службу. Такое случается. Тем более, если главная его клиентура – швейные цеховики. Эти ребята повсеместно не гнушаются припахивать липовых иммигрантов. Шить из левого материала им не привыкать. Тут уж с кем поведешься, как говорится. Я не осуждал подпольного контрабандиста, мне скорее было интересно, как он выберется из этой передряги. При необходимости я мог бы даже помочь в плане лишних рабочих рук. Кто сказал, что дипломированный педагог, ставший поваром, не может подсобить на стройке? Где наша не пропадала? Держаться Трэвиса мне следовало еще и потому, что снимать жилье в таком мегаполисе, как Чикаго, всегда легче с кем-то. Для одного выходит слишком накладно. Конечно, оказаться в комнате после собственных апартаментов и съемных домов как-то неожиданно. Но мне ли привыкать к сюрпризам. После трех лет в «Берлоге» я почти одичал. Пора пробиваться на свет Божий. Посмотреть, как живут люди там, наверху.
Наконец, у обочины напротив нас остановилась видавшая виды «Шэви», отрыгнув облачком черного дыма. На месте водителя сидел дед в клетчатом котелке. Он с трудом повернул голову. На лице его застыла гримаса то ли раздражения, то ли скорби. Огромный нос, мешки под глазами. Он смотрел сквозь нас, пока его тонкие губы медленно обретали подобие улыбки. Трэвис, тихо выдавил он. И также неспешно потянул рычаг, освободив крышку багажника. Мы закинули свои пожитки, потом расположились на задних сиденьях. В салоне пахло мочой и какой-то индийской хренью. Дядя Роджер тронул с толчком. Машина плавно набирала ход. Трэвис представил меня дяде, но тот только кивнул, не проронив ни слова. Было похоже, что езда отнимает все его силы и внимание. Он включил какую-то местную радиостанцию. Из динамиков позади нас понеслось кантри. Я сидел на растрескавшейся кожаной обшивке, борясь с подсознательным желанием отодрать от нее кусок. Освежевать пластами. Или хотя бы запустить пальцы в поролоновую вагину. Мы долго петляли по бульварам и дважды застревали в пробках, прежде чем выбраться на шоссе. Но даже за городом машин было предостаточно. Я успел отвыкнуть от такой толчеи. Мне было как-то некомфортно. Дядя Роджер вел с бесстрашием манекена, его профиль висел над рулем с той же неизменной гримасой. Сморщенной рукой он нащупал сигарету в кармане пиджака. Прикурил ее от серебристой зажигалки. Как мама?– спросил он, не поворачиваясь. Трэвис ответил, что все в порядке. Старик выпустил сизую струйку дыма краем рта. Минут через десять мы остановились у придорожной забегаловки, чтобы перекусить. Местечко было не лучше «Берлоги», мы с Трэвисом даже переглянулись. Старик купил нам омлет с беконом и по чашке черного кофе. Сам он стрескал подогретый кусок черничного пирога с подливкой из мороженого. Я попытался заплатить, он остановил мою руку. Снова поморщился, не поднимая глаз. Похоже, его что-то беспокоило физически. Мой статус оставался неопределенным до той минуты, пока он, справившись, не изрек безапеляционно: остановитесь у меня, завтра отвезу вас на место. Мы вернулись к машине. Часа через полтора я уже принимал душ, перед тем как забыться невинным сном в розовой комнате со скошенным потолком, которая когда-то давно принадлежала его дочери. Трэвис спал за стеной. Дом поскрипывал на ветру. Ветки разросшегося ореха царапали крышу при каждом порыве.
Ранним утром меня разбудил стук в дверь. Дядя Роджер был уже при полном параде – в шляпе и подтяжках. Двигался он бодро, на впалых щеках поселился легкий румянец. Его супруга, дородная женщина, накрыла нам завтрак в гостиной. После овсянки с беконом и тостеров мы снова погрузились в «Шэви». Старик выглядел живее, чем вчера, хотя мимика осталась неизменной. Минут сорок мы пилили по шестьдесят четвертому шоссе на юго-запад. Потом свернули в сторону Уитона. Когда-то это был отдельный город, сказал дядя Роджер. Но Чикаго растет. Пять лет назад они изменили межу, теперь это уже не пригород. Кхе-кхе. Он откашлялся глубоко и душевно. Я подумал, что земля в этих края наверняка взлетела в цене, как только отошла к Чикаго. Всюду одно и то же. А если так, то отчего бы ему не продать эту недожженную недвижимость с участком какому-нибудь фонду или корпорации, тем более, что,как я понял, дела с бизнесом на тканях явно не так хороши. В этот момент мы как раз проехали через кленовую рощу. Старый, покрытый глубокими трещинами асфальт упирался в парковку, посыпанную гравием. Перед ней возвышался двухэтажный каменный дом, когда-то переделанный под склад. Стену, где раньше была дверь, расширили под ворота. Вместо крыльца пристроили рампу для грузовиков. Дом выглядел древним, с отвалившейся местами штукатуркой фасада, но еще вполне крепким. Не знаю, кем был построивший его фермер, однако на материал (каменная кладка в два фута толщиной) он явно не поскупился. И, судя по размерам этого строения, у него была большая семья. Конечно, окна потом заложили кирпичом на две трети, когда отапливать такую громадину стало накладно. Эта болезнь почти всей старой архитектуры. Люди девятнадцатого века тянулись к свету, а двадцатого к теплу. Поэтому вторые почти повсеместно изуродовали окна фасадов. Уменьшили их до необходимого минимума. Пройдитесь по главной улице в любом провинциальном городе, этого не скрыть. А на складе дневной свет вообще не нужен. Поэтому все окна, кроме одного внизу и двух на верхнем этаже, просто заколотили наглухо. Пара таких разломанных щитов теперь валялась на земле перед домом. Во время пожара их просто выбили. Глубоко в гравий впечатались вмятины от колес пожарных машин. Вокруг было намусорено битой плиткой, обгоревшей мебелью и кусками дерматина. Старик вылез из машины и долго копался в карманах брюк, прежде чем ему удалось выудить нужный ключ. Он отпер замок, широкая дверь ворот подалась с лязгом. Уже здесь на крыльце, еще не войдя внутрь здания, я почувствовал сильный запах гари. Каменный пол был усыпан осколками стекла, кусками гипса, обгоревшей шерстью. Света не было.Старик прихватил с собой увесистый фонарь. Стены и потолок покрывал густой слой сажи, создавая подобие некоего грота. Остов сгоревших полок торчал острыми сколами посредине зала. Потолок над ними прогорел в нескольких местах, но крыша не пострадала. По крайней мере, заглянув в эти черные пятна, я не увидел неба. Аккуратно ступая, мы чавкали в грязи, образованной сажей и пеной ярко-бурого цвета. Проводка, тихо пояснил старик, высветив на стене место, откуда пошла искра. Поскольку полки были придвинуты почти вплотную, огонь тотчас перекинулся на ткани. А вообще ему повезло. Могло быть гораздо хуже. Товар, конечно, пропал, но здание пострадало не сильно. Я попытался вглядеться во тьму. В дальнем конце зала с правой стороны винтовая лестница шла на второй этаж. Но меня заинтересовало не это. Я сделал несколько шагов вперед. Остановился, почувствовав преграду под ногами. Старик метнул луч фонаря в дальний угол, и я заметил очертания древнего камина, припорошенного пеплом. Солнце проникало внутрь слоистыми пучками света. Отраженные слизью на полу, они рассеивались, не освещая. В одном Трэвис был прав – внутри царила прохлада. Но общая картина от этого лучше не казалась. Скорее, наоборот. Я не знал, что собирался делать с этим зданием его дядя. И все же увиденного хватило, чтобы понять: прежде, чем сюда ступит нога плотника или маляра, надо будет убрать последствия стихии, просто чтобы обеспечить доступ к стенам и комуникациям. А работы здесь не на одну неделю. Если же он решит реставрировать стены, то мы застрянем на месяц. Нахрапом старую школу не взять, придется играться перфоратарами. Я посмотрел на старика. Он стоял, задумчиво обшаривая фонарем обгоревшие дыры в поисках вчерашнего дня. Чтож, лиха беда начало. В багажнике «Шэви» дядя Роджер привез пару совковых лопат, веники и рабочие комбинезоны. Последние он купил в Уолмарте. Мой был слегка узковат. Тачка, пила и совки ждали нас внутри. Мы начали с того, что освободили окна, чтобы впотьмах не поубиваться. Затем я вооружился топором, а Трэвис был на подхвате. Старые полки, вернее, то, что от них осталось, нужно было разобрать и вынести на улицу. Полуобгоревшие рулоны ткани, пропитавшись сыростью, отяжелели неимоверно. Нам приходилось брать их вдвоем, чтобы с пола загрузить на тачку. И больше трех за раз увезти бы не удалось. Все это время центральные ворота оставались раскрыты настежь, поддерживая сквозняки. Так появлялась надежда, что мы не угорим от копоти раньше времени. Старик копошился рядом с нами, помогая по мелочам. Медленно, но верно, мы продвигались дюйм за дюймом. Когда расчистим пол, сказал я, нужно будет что-то вроде длинной швабры. Старик согласился. Мы курили на улице, расположившись под навесом, прямо на рампе. За парковкой начинался овраг, поросший орешником и кустами сирени. Я подошел поближе. Футах в двухстах по ту сторону велась стройка. Высился башенный кран, я видел сложенные в штабель плиты перекрытий и аккуратные пластиковые времянки для рабочих. Синими огоньками искрила сварка. Похоже, некогда отдаленный пригород теперь активно обживался. Мы работали до позднего вечера с перерывом на перекус. После обеда грузовик доставил большой контейнер для мусора, старик пожаловался, что фирма запросила за эту ржавую посудину «все его деньги». И зашелся кашлем. Проще было бы по-тихому закопать этот хлам. Все равно натуральное – перегниет, и шут с ним, без вреда природе. Мы перегрузили то, что успели вынести, в контейнер. Пол еще скользил под ногами, но уже начал подсыхать. Мести его пока не было смысла. Нужно было сначала разобраться с пеплом на потолке, стенах, а потом простучать штукатурку. Трэвис перемазался, на чем свет стоял, и утверждал, что я был не лучше. Мы вдоволь наржались. Самым смешным было то, что я даже понятия не имел, сколько мне заплатят. Просто работал и все. За еду и ночлег. Вырваться из «Берлоги» само по себе казалось праздником, поэтому меня все устраивало.
