Книга Петр III - Николай Павленко

Как видим, оба свата выпячивали свои заслуги в выборе невесты Петру Федоровичу. Не отвергая роли сватов, надлежит отметить, что решающее слово принадлежало императрице. Об этом саксонский резидент Пецольд 1 февраля 1744 г. извещал свой двор: «При этом случае мы не можем не заметить, что и это дело о бракосочетании наследника императрица опять решила без предварительного совещания с министрами, как и при объявлении великого князя наследником, из чего можно заключить, что она придерживается того принципа, что внутренние и фамильные дела не подлежат обсуждению ее министров».

Когда выбор императрицы остановился уже на принцессе цербской, Елизавета сообщила об этом вице-канцлеру Бестужеву под условием строжайшей тайны, причем высказала, что ей много говорили об одной французской принцессе, что она думала и о королевско-польской принцессе, но что так как она в конце концов нашла самым лучшим избрать в невесты великому князю принцессу, которая была бы протестантской религии и хотя из знатного, но столь малого рода, чтоб ни связи, ни свита принцессы не возбуждали бы особенного внимания или зависти здешнего народа, то она полагала, что «более всего удовлетворяет всем этим условиям принцесса цербтская, тем более что она состоит уже в родстве с голштинским домом».

На роль свахи претендовал также и прусский король, причем тоже не бескорыстно. Он считал себя инициатором брачного плана, рассчитывал на благосклонное к нему отношение императрицы Елизаветы Петровны и своей услугой, «не вашим выбором, вашей милости двух принцесс, которые, наверное, окажут себя достойными оной».

В конце 1743 г. принцесса получила из Петербурга приглашение прибыть в российскую столицу. В начале января 1744 г. София в сопровождении своей матери Иоганны Елизаветы отправилась в путь. В конце января 1744 г. путешественницы прибыли в Кенигсберг, где Иоганна Елизавета открыла в письме к своей матери цель их поездки в Петербург. Она писала: «В день Нового Года я получила эстафету из Петербурга с приглашением, по приказанию и от имени всероссийской императрицы, отправиться, не теряя времени, с старшею дочерью в место, где будет находиться императорский двор при моем прибытии в Россию. Письмо было снабжено векселем, многими необходимыми наставлениями, предписанием о непроницаемой тайне и о сохранении инкогнито, под именем графини Рейнбек до Риги, где мне разрешено открыть свое имя, чтоб получить назначенную мне эскорту и приписано говорить, как в Риге, так и по прибытии, что я еду лично благодарить е. и. в. за милости, оказанные моему дому, и лично узнать эту прелестную государыню… Прежде всего мне бросилось в глаза существенное обстоятельство, касающееся моей дочери, относительно которого, как я узнала впоследствии, я не ошиблась».

Рига, которой путешественницы достигли 6 февраля 1744 г., была первым городом, столицей Лифляндии, принадлежавшей России. Встреча путешественниц поразила воображение даже видавшей виды Иоганны Елизаветы. Не доезжая до Риги, они были встречены камергером императрицы С.К Нарышкиным, поздравившим от ее имени со счастливым прибытием в Россию.

Гостям была предоставлена роскошная карета. Едва она пересекла реку Двину, как прозвучал залп из крепостных орудий, путешественникам на каждом шагу оказывали внимание и почет кирасиры, караульные, раздавались звуки труб и литавр. В Риге от имени императрицы матери и дочери преподнесли дорогие подарки — собольи шубы. Мать, пораженная небывало роскошной встречей, так ее описала: «Мне все кажется, что я нахожусь в свите ее императорского величества или какой-нибудь великой монархини. Мне и в голову не приходит, что все это для меня, для бедной, для которой в других местах били в барабаны, а в иных и того не делают. Все происходило здесь с таким величием и почетом, что мне тогда казалось, да теперь еще при виде роскоши, меня окружающей, мне кажется, что все это сон».

В столицу империи путешественницы прибыли в сопровождении роскошного кортежа: впереди ехал эскадрон кирасирского полка наследника, за ним императорские сани, на передке которых восседал камергер Нарышкин, шталмейстер двора, дежурный офицер Измайловского полка, а на запятках два камер-лакея; за санями с дамами следовали отряд Лифляндского полка, вице-губернатор и комендант. Завершали кортеж представители лифляндского дворянства, магистрата, депутаты корпораций. Вокруг саней с княгиней и ее дочерью скакали верхом офицеры. Перед въездом в столицу империи кортеж встретил вице-губернатор князь Репнин с придворными, а также военными и гражданскими чинами. Как только цербтская княгиня и ее дочь вышли из саней, раздался залп из пушек Петропавловской крепости.

В Петербурге путешественницам было разрешено остановиться на два дня для отдыха, а также «для изготовления платьев покроя, какой употребляется в стране», а затем отправиться в Москву, где в то время находился двор. Путешествие в Москву тоже было обставлено такой роскошью, предназначавшейся для лиц царской фамилии: на станции их ожидали заранее заготовленные лошади, дворцовые повара готовили для путешественниц трапезу.

Из Петербурга Иоганна Елизавета писала Фридриху II: «Нужно железное здоровье, чтобы перенести трудности путешествия и утомление придворного этикета. Моя дочь счастливее меня в этом отношении; ее поддерживает молодость. Подобно молодым солдатам, которые презирают опасность, потому что они не сознают ее, она наслаждается величием, которое окружает ее».

Из Петербурга цербтская княгиня с дочерью выехала в ночь с 5 на 6 февраля 1744 г., а уже 9-го находилась в 70 верстах от Москвы. В тот же день, в восьмом часу вечера сани с гостями остановились у Головинского дворца в Москве, где их встретили придворные чины, лейб-кампанцы и гвардейские офицеры.

Петр Федорович отвел мать и дочь в покои императрицы, встретившей гостей из Цербста с нескрываемым восторгом. 10 февраля двор отмечал день рождение жениха, именно к этому дню княгиня спешила прибыть в Москву и в этом преуспела.

В памяти Екатерины первые месяцы пребывания в России оставили благоприятные воспоминания. Будущему супругу было 16 лет, ей на год меньше, оба быстро нашли общий язык и будто бы подружились. София Фредерика Августа в первые два года пребывания не придавала значения ребяческим выходкам будущего супруга. Оба они друг к другу проявляли заботу и внимание, в особенности Екатерина, перед глазами которой маячила императорская корона.

Мать и дочь у современников оставили диаметрально противоположные впечатления. Иоганна Елизавета оказалась женщиной вздорной и недалекой, но, тем не менее, любившей находиться в центре внимания окружающих и привыкшая к тому, чтобы ей все беспрекословно повиновались, и по своему легкомыслию отваживалась вмешиваться во внутреннюю жизнь петербургского двора. По прибытии в Россию она вовлеклась в интриги, не учитывая при этом, что интриги двора Российской империи ни в какие сравнения не шли с интригами крошечного Ангальт-цербского княжества — здесь надо было обладать иными свойствами натуры и уметь соизмерять свои силы и возможности с силами противников.

Иоганна Елизавета, как и все представители мелких германских княжеств, была горячей поклонницей прусского короля, с которым по пути в Россию встретилась в Берлине и от которого узнала, что главным его противником, противодействовавшим сближению Пруссии с Россией был вице-канцлер А. П. Бестужев-Рюмин. Она решила оказать услугу своему кумиру и лишить должности человека, определявшего внешнеполитический курс России. Но Бестужев-Рюмин оказался не по зубам Иоганне Елизавете, силы были неравными, вице-канцлер обладал, согласно характеристике дочери, качествами, которых была лишена ее мать.