Книга Крестьянский бунт в эпоху Сталина - Линн Виола

Пленум ЦК в ноябре 1929 г. официально санкционировал сплошную коллективизацию, поручив разработку конкретных мер комиссии Политбюро, которая должна была собраться через месяц. В атмосфере всеобщего консенсуса и одобрения Пленум принял решение продвигаться вперед ускоренными темпами. Хотя некоторые влиятельные члены партии высказали свои опасения по поводу использования силы и недостаточной подготовленности к летне-осенней кампании (в особенности С.И. Сырцов, первый секретарь Сибирского крайкома ВКП(б), вдова Ленина Н.К. Крупская, которая говорила о потере «уверенности» в деревне, и делегаты с Украины С.В. Косиор и Г.И. Петровский), большинство секретарей крайкомов и обкомов горячо поддержали эту политику, заявили, что проблемы не столь серьезны, и пообещали провести коллективизацию за год-полтора. Г.Н. Каминский, глава Колхозцентра, и В.М. Молотов, правая рука Сталина, вместе с множеством сторонников неоднократно толкали делегатов пленума на крайности, призывая завершить коллективизацию к весне 1930 г. На призывы уделить больше внимания подготовке и планированию Сталин ответил: «Вы думаете, что все можно предварительно организовать?» Разговоры о «трудностях» он заклеймил как «оппортунизм»{78}.

Пока коллективизация набирала обороты, нарком земледелия И.А. Яковлев подключил декабрьскую комиссию Политбюро и ее восемь подкомитетов к подготовке планов по созданию колхозов и разработке колхозного законодательства. Комиссия призвала завершить коллективизацию в главных житницах страны через год-два, в остальных зерновых областях через два-три года, а в местностях с наибольшим дефицитом зерна — через три-четыре. Было решено взять за основу артель — промежуточную форму коллективного хозяйства, где обобществлялись земля, труд, тягловый скот и основной инвентарь, и сохранить частную собственность на принадлежащий семьям домашний скот, выращиваемый для собственных нужд. Любое расширение масштабов обобществления имущества крестьян, выходящее за рамки артели, должно было зависеть от их конкретного опыта и «роста в них убеждения в прочности, выгодности и преимуществе» колхоза. Средства производства, принадлежавшие кулакам, следовало экспроприировать (и затем передавать колхозам), а самих кулаков переселять или ссылать. Подкомитет по раскулачиванию докладывал, что «безнадежно пытаться разрешить кулацкую проблему выселением всей массы кулацкого населения в отдаленные края». Вместо этого к «ликвидации кулака как класса» рекомендовался разносторонний подход. Самых опасных кулаков надлежало арестовывать или отправлять в ссылку. Менее опасными считались кулаки второй категории, также подлежавшие ссылке, и третьей, которым предстояло работать на колхоз, будучи лишенными всяких прав, пока они не докажут, что «достойны» вступить в него. Под конец комиссия предостерегла от любых попыток тормозить коллективизацию или проводить ее «на бумаге»{79}.

Комиссия Политбюро опубликовала 5 января 1930 г. ряд постановлений, предписывавших завершить коллективизацию еще быстрее: на Нижней и Средней Волге и Северном Кавказе к осени 1930 г. или самое позднее к весне 1931 г., во всех остальных зерновых регионах — к концу 1931 г. либо не позднее весны 1932 г. Об остальных областях ничего не говорилось. В постановлении также подчеркивалось, что артель будет основной формой колхоза, но не содержалось никаких подробностей о работе комиссии. Сталин ранее лично вмешался в этот вопрос, приказав убрать «детали» касательно артели, которые, по его мнению, следовало оставить в ведении Наркомата земледелия. Как он уже отмечал 27 декабря 1929 г. на конференции аграрников-марксистов, кулака необходимо было «ликвидировать как класс» и закрыть ему доступ в колхоз. Представляется, что инициатива по ужесточению требований к проведению коллективизации и пересмотру результатов работы комиссии в декабре принадлежала именно Сталину и некоторым радикально настроенным высокопоставленным членам партии. Их вмешательство привело к путанице в законах и почти полному игнорированию предостережений о том, что выбранный партией курс провоцирует насилие{80}. Судя по всему, Сталин и его группа все еще верили в минимальное планирование, в «революционную инициативу» масс (по сути, рядовых членов партии), которые сами должны были завершить коллективизацию. К моменту публикации постановлений показатели коллективизации в СССР подскочили с 7,5% в октябре 1929 г. до 18,1% в начале января 1930 г., а в регионах, лидирующих по производству зерна, были еще выше (на Нижней Волге — 56–70%, на Средней Волге — 41,7%, на Северном Кавказе — 48,1%). В течение января 1930 г. действительность продолжала опережать план. К 1 февраля 31,7% всех дворов в СССР числились в составе колхозов, а в некоторых областях даже больше: в Московской — 37,1%, в Центрально-Черноземной — 51%, на Урале — 52,1%, на Средней Волге — 51,8%, на Нижней Волге — 61,1%, на Северном Кавказе — 62,7%{81}.

Ликвидация кулака как класса (раскулачивание) шла по всей стране. Этому способствовал выпуск обкомами партии новых директив, опережавших московские и часто противоречивших им. Возглавляемая Молотовым комиссия Политбюро с 15 по 26 января 1930 г. пыталась привести в порядок законодательство по раскулачиванию. Как и в случае коллективизации, темпы раскулачивания к тому моменту намного превзошли первоначальные планы декабрьской комиссии Политбюро, а его методы сводились к насилию и грабежам. Комиссии Молотова пришлось реагировать на ускорение темпов кампании, попытаться взять ее под контроль центра, дабы избежать тотальной анархии и в то же время сохранить самый мощный импульс коллективизации{82}. Следуя рекомендациям декабрьской комиссии, было решено разделить кулаков на три категории. 60 тыс. глав хозяйств, отнесенных к первой, самой опасной категории, ожидали смертная казнь или заключение в концентрационные лагеря, а их семьи — экспроприация всего имущества, кроме самого необходимого, и ссылка в отдаленные районы страны. Еще 150 тыс. семей, представлявших, как считалось, меньшую угрозу, также подлежали ссылке с конфискацией имущества. Местом поселения для них назначались в основном Север (70 тыс. семей), Сибирь (50 тыс.), Урал (20–25 тыс.) и Казахстан (также 20–25 тыс.). Более полумиллиона семей из третьей категории должны были быть подвергнуты частичной конфискации имущества и переселены из родных мест. Понятие «кулак» толковалось достаточно широко и включало не только кулаков (сам по себе термин весьма двусмысленный) но и, говоря языком того времени, «белогвардейцев», бывших белых офицеров, бывших бандитов, возвратившихся на родину крестьян, активных членов церковных приходов и сект, священнослужителей и всех, кто «проявляет контрреволюционную активность». Общее число раскулаченных не должно было превысить 3–5% населения. ОГПУ (Объединенное государственное политическое управление, или политическая полиция) получило разрешение на проведение арестов и депортаций. Около 50% следовало раскулачить к 15 апреля, а весь процесс завершить через четыре месяца. Районным и сельским советам, беднякам и колхозникам поручалось составить списки кулаков и проводить экспроприацию. В конце января — начале февраля в директивы комиссии были включены указания избегать «подмены работы по коллективизации голым раскулачиванием» и не раскулачивать крестьян, среди родственников которых есть рабочие или солдаты{83}.