Книга Белый квадрат. Лепесток сакуры - Олег Рой

Лишь по прибытии в Порт-Артур стало ясно, что картина не столь радужна, как хотелось бы. Могучая крепость существовала лишь на бумаге. Город представлял собой огромную стройку. Запасов было всего ничего, а каждый день прибывали многочисленные эшелоны. В интендантской службе царила чехарда и путаница. В общем и целом оптимизм внушали только грозные, выкрашенные в белое громадины кораблей Тихоокеанской эскадры на рейде.

Виктор Афанасьевич прибыл в Порт-Артур в начале сентября. Прошел сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь, приближался Новый год, но положение в городе не менялось – все та же чехарда, все та же бестолковщина, нехватка всего и вся и тотальная неготовность. Впрочем, даже с учетом этого боевой дух армии был высок. Никто не верил, что японский император решится бросить вызов великому северному соседу. Да, Япония воевала с Китаем, воевала и победила, но Россия – это вам не Китай, где солдаты семицветных знамен на высочайший смотр приходили с деревянными алебардами и мечами из жести, а наиболее современными были войска коррумпированных туземных аналогов Алексашки Меншикова, лишенных грозного взора Петра. Во всяком случае, безумная императрица Цы Си не тянула не то что на Петра Великого, но даже Петр III на ее фоне казался умелым администратором. Об этом наглядно свидетельствовали береговые батареи, брошенные китайцами в Порт-Артуре и Дальнем – такие пушки молодой Виктор видел когда-то в Кремле возле Оружейной палаты.

Каждый подданный Государя, живущий в крепости Порт-Артур, проходя по берегу и глядя на громадные броненосцы «Пересвет» и «Победа», был свято уверен, что бросить вызов такой мощи у японцев кишка тонка. О да, эти белоснежные, желтотрубые гиганты, чьи высокие борта в безлунную ночь сиянием многочисленных иллюминаторов напоминали трансатлантические лайнеры, возившие эмигрантов в Америку, с удовольствием дающую свое гражданство любым представителям рода человеческого, а в солнечном свете ощетинившиеся двумя рядами скорострельных шестидюймовок, которые дополняли две башни с новейшими длинноствольными десятидюймовками, внушали подданным Его Величества Государя Николая Александровича уверенность и спокойствие.

Немногие японцы, живущие в Порт-Артуре, казались бедными, запуганными и жалкими… знать бы тогда, что эти «запуганные», трясущиеся человечки вовсю шпионят, по крупицам собирая информацию о гарнизоне, сколько жизней можно было бы сохранить! Но увы – лишь через полгода после начала войны, лишь через пару месяцев с начала блокады станет ясно, сколь крупное подполье подготовили заранее подданные Микадо. И во многом удалось это, кстати, благодаря Спиридонову и жертве ротмистра Гаева. Но сам Спиридонов так об этом и не узнал.

И никому не было ведомо, что над Россией, пока еще не видимый никому, уже парил злой рок. Страна жила, как человек, чувствующий себя совершенно здоровым и не знающий, что в его организме растет злокачественная опухоль и ее метастазы медленно, но верно проникают во все кости, суставы и жилы. Смерть готовит свою жатву незримо.

Равно как и предательство.

* * *

Спиридонов отставил в сторону пустой стакан с подстаканником. Он не заметил, как выпил чай, и не запомнил его вкуса. Впрочем, впереди было двое с лишним суток пути, так что наверняка ему предстоит еще не одна чашка. Солнце подбиралось к зениту, время близилось к полудню, и Виктор Афанасьевич, чтобы не увязнуть в воспоминаниях, решил приступить к работе – ознакомиться с материалами, переданными ему Менжинским.

Развязывая тесемки папки, Виктор Афанасьевич поймал себя на том, что по непонятной причине чувствует к товарищу, с которым предстоит работать, необъяснимое предубеждение. Это было очень плохо. Нельзя начинать работу с человеком, заранее будучи настроенным по отношению к нему неприязненно, особенно если для такой неприязни нет объяснимых причин. Но Виктор Афанасьевич ничего не мог поделать с собой: незнакомый ему пока… как бишь его?.. Ощепков Василий Сергеевич… ну и фамилия тоже подходящая… был ему заранее неприятен.

Поверх документов лежала фотография этого В. С. Ощепкова. Фотография как фотография, явно сделана в каком-то фотоателье. Товарищ Ощепков сидит на стуле, повернутом спинкой вперед. На нем недорогой костюм, на голове – светлая шляпа. Лицо… обычное вполне лицо, но Спиридонову лицо Ощепкова не понравилось. Подсознание вынесло новосибирцу вердикт – аферист. Спиридонову не понравился щегольской вид Ощепкова, хотя умом он понимал – в фотоателье фотографироваться не ходят в рабочей робе и засаленном ватнике. Естественно, человек надел на себя самое лучшее, что у него было.

Фотография, к сожалению, хорошим качеством не отличалась, и Виктор Афанасьевич, который всегда смотрел человеку в глаза и довольно хорошо мог по выражению глаз понять характер человека, на этот раз не мог расшифровать выражения лица человека в шляпе. Это ему тоже не нравилось.

Бегло ознакомившись с карточкой особых примет и не узнав из нее ничего нового, Виктор Афанасьевич вновь закурил и приступил к изучению биографии В. С. Ощепкова, по ходу «следствия» делая пометки в небольшом желтом блокнотике, нарочно купленном им для этой цели. Удивительно, но спустя много лет после окончания Казанского училища, не имея должной практики, он, как оказалось, не забыл ни каллиграфического письма, ни навыков скорописи, столь необходимых любому курсанту, чтобы поспевать конспектировать за лектором.

* * *

Солнечный свет стал пронзительно-золотым, каким он бывает лишь на закате, когда Спиридонов, борясь с раздражением, отложил в сторону папочку и извлек из полностью потерявшей форму картонной пачки предпоследнюю папиросу. Несмотря на открытое окно, продувающее купе свежим ветерком, слегка пахнущим креозотом, стойкий запах папирос успел полностью овладеть помещением за то время, что Спиридонов посвятил заочному знакомству с Ощепковым.

Видит бог, он старался изо всех сил! Правда, в Бога Спиридонов не так чтоб не верил, скорее просто отодвинул его куда-то на периферию. В мире, в котором он жил, творилось так много несправедливого, что трудно было понять, как же Бог мог все это допустить. По крайней мере, сам Спиридонов это себе объяснить не мог, а потому предпочитал об этом не думать. Всегда найдутся более насущные темы для размышления, чем попытки понять причины вселенской несправедливости и человеческой низости.

Например, некто Ощепков и его, Спиридонова, к нему предвзятое отношение. Конечно, пока он ознакомился с делом только в первом приближении, не вчитываясь глубоко, но…

В этом Василии Сергеевиче Спиридонову не нравилось решительно все. Складывалось впечатление, что в момент чтения некий невидимый суфлер все время комментировал прочитанное в отрицательном для Ощепкова ключе. Но самое неприятное, что никакого суфлера, конечно же, не существовало, это сам Виктор Афанасьевич так воспринимал коллегу.

Ему действительно не нравилось буквально все. Начиная с происхождения. И дело даже не в том, что Ощепков оказался «дважды каторжником» – сыном каторжанки от ссыльнопоселенца, – а в том, что мать его «чалилась» по уголовной статье, отец же был мелким склочником с большими амбициями. Амбиции, впрочем, ему быстро пообломали, но этот хитрован и на Сахалине сумел устроиться, оставив чаду (которого признал не сразу, а если быть точным, похоже, только на смертном одре) довольно неплохое наследство. Откуда, скажите на милость, у каторжника… ну хорошо, ссыльнопоселенца, разница невелика… такой капитал? Одних только домов у Ощепкова-старшего оказалось три, два из которых были доходными, а в третьем, самом жалком, этот скряга жил, пока не помер. Хотя промышлял вроде как плотницким делом, а не золотодобычей. Чудеса в решете – явно ведь тут что-то нечисто. Наверняка ощепковский папа ловил рыбку в мутной водичке Сангарского пролива…