Книга Веселые истории про Антона Ильича (сборник) - Сергей и Дина Волсини

– До чего же вы все мне надоели…

– Что с тобой, Котик? Ты о чем? – Евгения Павловна пододвинулась ближе к Антону Ильичу и дотронулась до его руки.

– Не зовите меня Котиком, Евгения Павловна, я вам сто раз говорил, – раздраженно сказал Антон Ильич, решительно отстраняя от себя руку барышни, – а впрочем, не утруждайте себя понапрасну… – он достал из кармана пиджака бумажник, вынул три тысячерублевые купюры и положил их на стол.

– Я давно собирался Вам сказать, Евгения Павловна… словом, будем считать наши взаимоотношения оконченными. Будьте здоровы.

С этими словами Антон Ильич поднялся и пошел к выходу, оставив Галку, Евгению Павловну и еще добрую половину посетителей ресторана провожать себя недоуменными взглядами.

Гроза

– Гюн айдын![3] – радостно неслось из магнитолы четким голосом диктора.

– Гюн айдын, – повторял за ним Антон Ильич, вытягивая губы трубочкой.

– Гюн айдын! – снова счастливо произнес диктор.

– Гюн айдын, – с упорством выговорил Антон Ильич.

– Насыл сыныз?[4] – искренне вопрошал голос.

– Насс… куда ты?!., елки-палки! – Антон Ильич резко вывернул руль и затормозил. Автомобиль встал как вкопанный, отчего Антона Ильича толкнуло вперед и прижало к рулевой колонке. Портфель на соседнем сиденье подскочил и ударился об пол, кипа белых бумаг выпала из него и разлетелась врассыпную.

Водитель вставшей впереди машины выбежал из салона и стал озабоченно оглядывать свой автомобиль. На асфальте лежали осколки битого фонаря, оголившаяся лампа цокала белым светом, треснувший бампер свисал к земле. Мужчина с вызовом посмотрел в сторону Антона Ильича, пытаясь разглядеть его за тонированным стеклом водительского окна.

– Бен иим! Тешекур эдерим![5] – восторженно прозвучал голос из магнитолы.

Антон Ильич вздохнул, заглушил мотор и стал выходить из машины.

Многое в последнее время шло не так.

И все из-за контейнера. Новое оборудование, новые партнеры, первая поставка… Контейнер уже в Измире и вот-вот покинет порт, а здесь ничего еще не готово… И Антон Ильич взялся за дело сам.

Дел оказалось невпроворот. Складских помещений под прибывающий груз не хватало, пришлось срочно искать дополнительные, а это в Москве, как известно, ох как не легко; как нарочно, именно с этого месяца изменились правила ввоза груза через таможню, и теперь пришлось переделывать множество документов; мало того, оборудование, как выяснил Антон Ильич, было неправильно упаковано и промаркировано – и этим тоже приходилось заниматься ему самому. Тем временем надо было готовить открытие демонстрационного зала, и здесь Антона Ильича поджидали не меньшие трудности: куда бы он ни обратился, всюду его встречали одним ответом, дескать, и салон нужно было арендовать заранее, и юридическим оформлением заниматься заблаговременно, и сотрудников подбирать месяца, эдак, два назад, и так далее и тому подобное. К каждому человеку требовался особый подход, к каждому делу свое решение.

Антон Ильич за голову хватался. Его по обыкновению размеренная, распланированная жизнь в считанные дни превратилась в лихую карусель, он чувствовал себя так, будто сел на американские горки да так и не слез, вот уже какую неделю катясь на них то вверх, то вниз. С самого утра он крутился как белка в колесе под непрерывным потоком телефонных звонков. Миллион дел вдруг разом обрушилось на него, каждый божий день он созванивался с десятками людей, ездил, встречался, предлагал, спорил, уговаривал, объяснял, и ничего нельзя было отменить, и никак нельзя было сказать Людочке, секретарше, вертящееся на языке «а не перенести ли нам это на завтра?». Дело горело, и делать его нужно было сегодня, сейчас.

Регулярно, раз или два в неделю, Антону Ильичу звонили из приемной Алексея Евсеича – он лично контролировал исполнение проекта. Между ними происходил один и тот же диалог:

– Ну, что там у тебя? – громыхал в трубку Алексей Евсеич.

– Все по плану, Алексей Евсеич, – рапортовал Антон Ильич, стараясь не выдать волнения.

– Когда открытие?

– Думаю, первого октября, Алексей Евсеич.

– Хм… Раньше не можешь?

– Никак, Алексей Евсеич. Видите ли… – и Антон Ильич называл причину.

– Ладно, – прерывал его Алексей Евсеич, – держи меня в курсе.

– Непременно.

Нельзя сказать, что Антон Ильич не справлялся, отнюдь нет. Несмотря на непривычный для него темп и некоторый организационный или, как говорится, творческий беспорядок, вызванный обилием задач, он вскоре освоился, взял за привычку записывать список дел и ставить галочки напротив выполненного, уже не переживал подолгу из-за какой-нибудь небольшой неудачи, кляня себя и прокручивая ситуацию снова и снова, как это случалось раньше, и не раздумывал часами перед тем, как ехать куда-либо или звонить – на это просто не было времени.

Из-за того, что обедал он теперь, когда придется, лицо у него осунулось, глаза лихорадочно блестели из-под очков, черты его сделались острее, но это было ему к лицу Сам он весь заметно полегчал, оживился, задвигался быстрее, свободнее и резче. Даже Людочка, невольно копируя настроение начальника, стала невероятно стремительной, каблучки ее теперь не стучали ровно и царственно, как раньше, а прыгали неровной дробью порывистых движений, говорила она торопливо, с придыханием, на телефон отвечала коротко, будто нехотя и без особой внимательности, как человек, занятый чем-то более важным.

Два месяца столь напряженной работы принесли свои плоды: просторный зал, увенчанный вывеской над входом, ждал своего часа. Одетые в униформу работники сновали туда-сюда, наводя порядок и делая последние приготовления. На улицах города висели рекламные щиты, оповещавшие о торжественном открытии нового салона. Из Турции ждали директора фирмы-производителя, Пехлюван-бея, летевшего сюда воочию убедиться, что все готово к поставке его товара.

Антон Ильич был взволнован, и рад, и горд собой. Сил было положено немало, но и результат говорил сам за себя.

Однако с того дня, как в двери московского офиса тяжелой поступью взошла статная и увесистая фигура Пехлюван-бея, уверенность стала покидать Антона Ильича. Пехлюван-бей оказался вовсе не таким приятным и вежливым до назойливости господином, каких встречал Антон Ильич множество раз во времена деловых поездок в Турцию. Здесь они, казалось, поменялись ролями, и теперь Пехлюван-бей требовал к себе не то что бы гостеприимства и радушия, а прямо-таки почитания и услужения.

Его приезд предварял присланный факсом список условий, необходимых для его пребывания в Москве. В него входили отдельный кабинет в офисе, два личных секретаря, два переводчика, автомобиль конкретной марки с водителем, обеденное меню из турецких блюд и прочие пункты, поразившие Антона Ильича и размахом и детальностью. Деваться было некуда, как говорится, «взялся за гуж…», и Антон Ильич выполнил этот последний пункт в своем перечне мероприятий так же блистательно, как и все предыдущие. В конце концов, лишь от Пехлюван-бея зависел теперь исход событий: стоило ему удостовериться, что все в порядке, и он мог бы дать отмашку разгружать, наконец, товар, стоящий на складе.