Книга Эшли Белл - Дин Кунц

Наконец девочка, вернувшись, уселась на плетеную скамейку на заднем крыльце бунгало. Здесь она оставила книгу в бумажной обложке и блокнот, в который записывала рассказы о похождениях одинокого песика Джаспера.

Чуть позже на крыльцо вышел отец. Он, как всегда, собирался начать воскресный день с осмотра квартиры над гаражом, проверить, не течет ли крыша, нет ли каких-либо других проблем.

– Папа!

Когда отец, стоя на нижней ступеньке крыльца, взглянул на дочь, она продолжила:

– Будь осторожнее.

Он нахмурился.

– Чего мне опасаться?

– Не знаю. Мне кажется, я слышала, как там кто-то шумел.

– Скорее всего, это опять енот. Залез, паршивец, через чердак, – в своей обычной беззаботной манере ответил Мэрфи. – На этот раз я потребую от него арендную плату.

Отец вернулся через десять минут, не найдя в квартире ни енота, ни любого другого непрошеного квартиранта.

Когда небо решило пролиться дождем, маленькая Биби вернулась в свою комнату писать о Джаспере.

Прошло две недели, прежде чем она отважилась вновь посетить квартиру.

13. Снова молоды в гóре

По дороге из больницы домой, несясь сквозь тьму враждебной ночи, Мэрфи и Нэнси хранили горестное молчание. Безмолвие казалось ужасно тяжелым, душило и давило на них. Несколько раз то Мэрфи, то Нэнси пытались разрушить его парой слов, но так и не смогли преодолеть смятение, что царило в их душах и было вызвано грозящей им утратой… невообразимой утратой.

Преуспев в розничной торговле и риелторстве, они три года назад перебрались из бунгало в двухэтажный светло-желтый оштукатуренный дом, щеголяющий своей гламурной новизной. Они до сих пор жили в этом районе Корона-дель-Мар, известном как Деревня, но теперь их отделяло не три квартала от побережья, а чуть более одного. С плоской огороженной крыши, из комнаты верхнего этажа и с веранды на первом этаже они могли любоваться океаном в конце тянущейся с запада на восток улицы.

Мэрфи гордился тем, что две серферные крысы, к которым он до сих пор причислял себя и Нэнси, смогли, не отрываясь от своих пляжных корней, тем не менее урвать жирный кусок калифорнийской мечты. В ту ночь, однако, дом не грел ему душу. Он казался холодным и чужим, словно они по ошибке проникли в жилище незнакомых людей.

В прошлом они всегда находили взаимопонимание, помогали друг другу, соединенные почти сверхъестественной духовной связью, которую не могли разрушить никакие жизненные невзгоды. Мэрфи полагал, что они сядут на кухне, зажгут слабый свет, возможно, обойдутся свечами, а потом вместе решат, каким образом противостоять ужасу и боли, которые обрушились на них.

Как оказалось, ни он, ни его жена не были готовы к этому. Душевное потрясение по прошествии многих часов лишь увеличивалось и не только лишило их тихой гавани, но и откинуло назад во времени. Каждый решил справляться с горем так, как справлялся в молодости. Без сомнения, скоро они опять будут вместе, скоро, но не сейчас.

Нэнси отправилась в гостевую ванную комнату на первом этаже, схватила коробку косметических салфеток, с грохотом опустила крышку унитаза и уселась сверху. Затем послышался настолько жалостливый звук терзаемого горем человека, что Мэрфи, признаться, не помнил, доводилось ли ему слышать подобное прежде.

Когда он заговорил с женой и попытался войти, то услышал:

– Нет… Не-е-е… сейчас…

Нэнси захлопнула дверь у него перед носом.

Чувствуя всю свою беспомощность и бесполезность, мужчина стоял и вслушивался в отчаянные рыдания, в почти животные звуки, рожденные всепоглощающей безысходностью, рвущиеся из потока неровных вздохов жены. Она вела себя словно ребенок, терзаемый в равной мере несчастьем и страхом. Его сердцебиение участилось в унисон с ней до такой степени, что он больше не мог этого сносить.

Если в своем горе Нэнси вернулась в детство, то Мэрфи впал в сердитый бунт отрочества. Прихватив из холодильника упаковку с шестью жестяными банками пива, он поднялся на крышу. Ему ужасно хотелось накинуться на кого-нибудь и бить до тех пор, пока не устанет, а костяшки его пальцев не опухнут. Кто-то обязательно должен заплатить за несправедливость, пострадать за то, что Биби заболела раком, но никто, по-видимому, не собирался вступать с ним в конфликт. Трудно найти виновного в мире, в котором «чему быть, того не миновать». Драться было не с кем, поэтому Мэрфи уселся на шезлонг красного дерева, открыл банку с «Будвайзером» и с жадностью принялся пить, глядя поверх крыш соседних домов, поверх нескольких фонарей, расположенных вдоль отвесного берега, на безбрежный ночной океан под безлунным небом. Его черноту оттеняла лишь еще бóльшая чернота космоса, испещренная льдинками звезд. Прибой через одинаковые промежутки времени накатывал на берег. Когда Мэрфи пил вторую банку, он расплакался. Это лишь рассердило его еще больше. Чем злее он становился, тем сильнее рыдал.

Он пожалел, что после смерти Олафа они не завели другого пса. Собаки без слов умеют утешать людей. Они знают и принимают тяжелую правду жизни, которую люди стараются не замечать до тех пор, пока эту неприглядную истину не облекут в слова. Даже после этого в их признании больше горечи, нежели смирения.

Без собаки, а вскоре, возможно, без дочери. После второй банки пива Мэрфи ощутил себя потерянным. Если бы он вдруг сейчас решился спуститься к жене, то, чего доброго, вполне мог не найти дороги вниз с крыши.

Скрипнул металл. Дернув за кольцо, он открыл третью жестяную банку с пивом.

14. Она села, села, села в кровати

Сон, который Биби увидела в первую свою ночь в больнице, был тем же самым, что она время от времени видела на протяжении более чем двенадцати лет. Впервые этот сон посетил ее незадолго до появления в ее жизни Олафа.

Ей было десять лет. Биби спала в бунгало в Корона-дель-Мар. Окна ее спальни выходили во двор. Во сне она не хныкала, не дергалась, но на едва освещенном личике застыло выражение страдания.

Внезапно Биби резко села в постели. Это пробуждение, впрочем, составляло часть сна. В ответ на три пронзительных крика ночной птицы девочка откинула в сторону одеяло и подошла к окну.

Во внутреннем дворике, освещенном лишь улыбкой чеширской луны[9], две таинственные фигуры в каких-то мантиях с надвинутыми на головы капюшонами несли что-то завернутое в ковер по направлению к лестнице, ведущей к жилым помещениям над гаражом. Высокие, неуклюже передвигающиеся фигуры. Видно было плохо, но Биби все же внутренним чутьем ощутила их некую неправильность, уродство в очертаниях рук, ног и спин.

Когда Биби поняла, что ковер на самом деле – это саван, девочка решила, что они возвращают покойника на место его кончины. Словно ощутив тяжесть ее взгляда, один из несших труп обернулся и взглянул на стоящую у окна Биби. Девочка ожидала разглядеть под капюшоном едва видимый в темноте череп, так принято изображать Смерть, но увиденное оказалось куда хуже. Внезапно ночь прояснилась, будто солнце вспыхнуло с противоположной стороны планеты и эта вспышка теперь отразилась от серпа луны. Под капюшоном скрывалось больше тайн, чем можно было предположить. Прежде чем существо отвернулось, Биби увидела такое, что просто не укладывалось в ее голове. Оно было настолько ужасным, что она не могла, не имела права перенести этот образ в реальный мир, когда проснется. Нужно оставить его в мире снов, забыть, по крайней мере, подавить эти воспоминания…