Книга Констанция. Книга четвертая - Жюльетта Бенцони

— Передайте королю, передайте ему, что я его прощаю. Прощаю! — воскликнула Констанция и издала оглушительный вопль, переходящий в стон.

Монахи тут же бросились к графине де Бодуэн и поддерживая ее под руки, попытались вывести ее из собора. Но было уже поздно, схватки начались и истошные крики Констанции буквально сотрясли собор.

Торжественное песнопение мгновенно прекратилось, все собравшиеся на мессу испуганно завертели головами, не понимая, что происходит.

А граф Арман де Бодуэн, расталкивая присутствующих на мессе, бросился в боковой неф туда, где корчилась в схватках окруженная монахинями его жена.

— Дорогая, дорогая, что с тобой?! — закричал Арман, пытаясь пробиться к лежащей на полу Констанции.

— Нет, нет, уходите, ваша помощь не нужна, — пожилая монахиня буквально за руку оттащила графа де Бодуэна, — ваша жена рожает, вы это понимаете, граф? Уходите, не мешайте!

Два священника переглянулись, пожали плечами и торопливо зашагали к выходу, понимая, что это они виновны в том, что у графини де Бодуэн начались преждевременные роды. Но что они уже могли сделать?!

Констанция кричала и корчилась на полу. Вокруг нее суетилась дюжина монахинь, помогая ей как можно скорее разродиться.

— Терпи, терпи, милая, — шептала настоятельница, — вот так, вот так, кричи, не стесняйся.

И Констанция не стеснялась, да она и не помнила, как это все происходило. Она издавала столь сильные вопли, что они были слышны даже на соборной площади. Она теряла на несколько мгновений сознание от нестерпимой боли, но тут же приходила в себя и вновь принималась истошно кричать, абсолютно не контролируя чувства.

— Кричи, кричи, — подсказывала ей настоятельница, — кричи громче и дыши глубже. Две монахини стояли невдалеке от рожающей Констанции и иступленно молились.

— Пресвятая богородица, господь наш, — шептали сердобольные монахини, — помоги, помоги этой несчастной как можно скорее разродиться. Пусть как можно скорее прекратятся ее страдания, прекратятся ее мучения.

И лишь только король Пьемонта Витторио был неподвижен. Он сидел за золотой решеткой, обхватив голову руками, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, медленно шепча только одно слово, холодное и сладкое:

— Констанция, Констанция, Констанция, пусть тебе поможет бог, пусть в твоем сердце проснется ко мне любовь, пусть оно растает как кусок льда. «Боже, о чем я думаю, что я говорю? Она же жена моего друга. Я, король, который должен подавать своим подданным пример, думаю о жене своего ближнего. Что же тогда подумают обо мне другие?»— Но что я могу поделать, что? — сам себе задавал вопрос король Витторио.

«Я перепробовал все средства, ни эта женщина не выходит у меня из головы — и она должна стать моей, моей и только моей. Она всецело должна принадлежать мне, но она должна захотеть этого сама и по своей воле прийти в мои объятия». — Господи, помоги мне в этом и прости этот страшный грех, прости, если сможешь.

«Но если ты даже и не простишь это прегрешение, я все равно желаю, чтобы эта женщина была моей, ведь она создана тобой для меня, господи».

Король приложил свой горячий лоб к холодному мрамору и вцепился руками в золоченую решетку. Он так крепко сжимал золоченые прутья, что пальцы побелели и казалось, вот-вот из — под ногтей брызнет кровь.

А Констанция продолжала стонать и кричать, корчась на полу. — Ну, милая, напрягись, — поддерживая голову Констанции, шептала мать-настоятельница, — ну, давай же, давай! Констанция издала истошный вопль, который перешел в стон и на руках у одной из монахинь появился сморщенный розовый комочек, за которым тянулась синеватая пуповина.

В соборе воцарилась глубокая тишина, слышалось только прерывистое дыхание роженицы.

И вдруг ребенок негромко вскрикнул. Но его крик показался куда более оглушительным, чем вопли матери.

— Кто? — прошептала Констанция, с трудом открывая глаза. — Кто?

Перед ее взором все плыло, двоилось, и она видела только, как розовый комочек заворачивают в белую ткань.

— Кто, сын?

— Да, дитя мое, сын, — сказала мать настоятельница, промакивая крупные капли пота со лба графини де Бодуэн.

— Сын… — тихо прошептала Констанция, — слава богу, мальчик, я назову его Мишелем. Скажите Арману, что у него родился сын. Одна из монахинь с радостной улыбкой на лице бросилась из собора туда, где под колоннами у портала стоял, прижавшись головой к стене, граф Арман де Бодуэн.

— У вас сын, — сказала монахиня и поклонилась.

— Сын? — граф как бы не поверил своим ушам. — Ты сказала, сын?

— Да, да, сын, — засмеялась молодая монашка и быстро скрылась за приоткрытой дверью.

У меня сын… — все еще не веря в то, что произошло, прошептал граф де Бодуэн, — сын… у меня… А ребенок негромко плакал, и король, слыша этот слабый детский голосок, проскрежетал зубами:

— Это должен был быть мой ребенок, мой, а не графа де Бодуэна. Почему я так несчастен? Почему мне не везет, и эта женщина не желает стать моей возлюбленной? Почему я не встретил ее раньше?

Но произнося эти слова, король понимал, что даже встреть он ее двадцатью годами раньше, ничего не могло бы измениться. Браки короли заключают не по любви, а по строго установленным правилам. И никакой король не в силах их изменить. Наконец, Констанция смогла открыть глаза и осмотреться.

— Где я? Где я? — прошептала Констанция, видя над собой склоненные лица монахинь.

— Ты в соборе, дитя мое, в соборе. Ты родила сына, замечательного крепкого мальчика.

— Я родила в соборе… — негромко произнесла Констанция, видя прямо над головой скульптуру девы Марии. — Слава богу!

— Да-да, дитя мое, слава господу богу нашему за то, что помог тебе так быстро родить ребенка. Я думаю, твой сын будет счастлив, ведь он рожден в церкви.

— Мой сын должен быть счастливым, — задумчиво сказала Констанция, пытаясь встать на ноги. Но монахини удержали ее.

— Лежи, лежи, дитя мое, сейчас принесут носилки, — настоятельница провела рукой по волнистым каштановым волосам, — все будет хорошо, успокойся и ни о чем не думай.

— Спасибо, — поблагодарила графиня де Бодуэн добросердечную монахиню.

Говорят, время лечит все раны. Может быть, это и так, но если в сердце поселяется неистовая любовь, смешанная с безудержной страстью, то никакое время над ней не властно, и сердце продолжает болеть, а рана кровоточить. Король как ни пытался выкинуть из своей души Констанцию Бодуэн, ему это никак не удавалось. Он

На несколько дней исчезал из столицы, прятался в своем загородном дворце, безудержно пил вино. Но хмель не брал короля. Тогда он вскакивал на лошадь, яростно стегал своего скакуна и тот, выбиваясь из сил, мчал своего седока. Но ни вино, ни безудержные скачки — ничто не могло вернуть короля в былое расположение духа. Он по несколько дней молчал, не отвечая ни на какие вопросы. Он даже не разговаривал со своим сыном, головой указывая принцу на дверь.