Книга Зеркало души - Фелиция Флакс

— Вас легко соблазнить, — констатировал Ипатов-старший, отправляя в рот крохотную тартинку.

Радмила поперхнулась, и горячая пурпурная краска начала расползаться по лицу, плавно стекая на шею и грудь. Кожа истончилась и запылала.

— Вы этого хотите? — Виталий Викторович сощурился.

— Н-не-ет, — заикаясь и запинаясь пробормотала она, проклиная себя за то, что пошла с гендиректором. Уже сто раз об этом пожалела.

— Лжете. — Ипатов-старший взял ее за руку и сил, чтобы выдернуть ее, у Радмилы не нашлось.

Палец мягко скользнул по ее запястью — в венах вспенилась кровь. Воля исчезла полностью. Радмила не хотела Виталия Викторовича, но противостоять не могла. И он это знал. Все знал, видел и понимал.

— Видите. — Он сладострастно улыбнулся. — Вы чересчур нежны и чувствительны, несмотря на то, что ваша внешность далека от внешности романтической барышни.

— А можно я лучше лазанью доем? А то остынет. — Радмила заставила себя освободиться от сладкого плена теплых пальцев Ипатова-старшего.

Виталий Викторович издал коварный смешок и откинулся на стуле. Радмила глотала крупные куски лазаньи, практически не пережевывая, и ругала себя отборными ругательствами, от которых у приличной библиотекарши должен был бы случиться сердечный приступ. Хотя она уже не приличная библиотекарша. Но чтобы еще раз пошла куда-нибудь с Ипатовым-старшим…

И с Ипатовым-младшим… Однако… Если подумать, с младшим все-таки бы пошла.

Куда угодно.

Несмотря на недавнее распятие у стены.

При воспоминании об этом Радмила чуть не стекла со стула. Губы снова наполнились кровью. Она виновато посмотрела на Виталия Викторовича, который как будто догадался.

— Феликс — профессионал, каких мало, — серьезно проговорил он. — Вы должны его простить. Точнее, понять. Такие люди, как он, могут срываться. Это заложено в их природе. Они созидатели и разрушители одновременно. И им нельзя мешать. Он вам нравится?

Радмила подпрыгнула. Ипатов-старший умел допрашивать совершенно по-иезуитски — задавая нужный вопрос внезапно и вовремя, не давая и секунды на раздумье.

— Да, то есть нет, — забормотала она, опуская глаза. — Не знаю.

Черт возьми! Она и в самом деле не знала. Она ненавидела Феликса Ипатова — точно. Но вот нравился ли он ей при этом, оставалось неясным. В нем было что-то такое, от чего ее бедные извилины скручивались в жгутики.

Разум безмолвствовал, когда дело (или… тело?) касалось Ипатова-младшего.

— Бедняжечка, — расхохотался Виталий Викторович, явно наслаждаясь замешательством.

Он вообще как будто питался ее смущением, растерянностью, злостью и испугом. Недаром же не заказал себе никакого десерта. Что может быть слаще жаркой стыдливости старой девы! Виталий Викторович был, без сомнения, весьма просвещенным гурманом.

«Я совсем запуталась», — грустно призналась себе Радмила и опустила вилку.

Металл звякнул о деревянную столешницу. Бзын-нь! Этот звук точно характеризовал ее саму. Бзын-нь… И никто более. Она без пропуска протиснулась в чужую вселенную.

Чуждую.

В ее вселенной, холодной, пустой, тускло-серой, не должно быть мужчин. Тем более таких мужчин, как Ипатовы, старший и младший. В ее вселенной не должно быть поцелуев, кафе и ресторанов, гонок за звездами. В ее вселенной могут быть только тишина и абсолютный вакуум.

«Что я делаю в этой, чуждой мне вселенной?»

— Э-э, драгоценная, да вам никак взгрустнулось. — Виталий Викторович мгновенно уловил навалившуюся на нее черную хандру. — Что ж, я знаю отличный способ прогнать меланхолию.

— Какой? — Радмила изобразила заинтересованность.

— Я вам его покажу, но только не здесь. — Виталий Викторович заговорщицки подмигнул.

— Показывайте.

Лицо Ипатова-старшего сделалось совершенно пиратским.

Они вышли из кафе. Уже стремительно вечерело, воздух становился прохладным, а солнце мягче: оно не жарило — гладило. Виталий Викторович поманил Радмилу пальцем в тенистый уголок, образованный листвой клена и соседней кряжистой липой. Уголок оказался укромным, и чужие взгляды туда не проникали.

— Мой способ прогнать хандру весьма прост. Можно сказать, примитивен, но очень результативен. — Ипатов-старший чрезвычайно подозрительно улыбался и суетился вокруг нее. — Вы, Радмилочка, встаньте вот здесь, чтобы солнышко на вас не светило. И наклоните головку вправо. Да-да, именно так. Теперь прикройте ваши чудные глазки. А я встану вот здесь и сделаю вот так…

Ее, приоткрывшийся от удивления рот, и вся она сама оказалась в его власти. Боже мой, как же он ее целовал! Сладко, стремительно, сильно, под его поцелуями губы раскрывались сами и становились мягкими, бархатистыми. Эти поцелуи не обжигали — они освежали.

Пальцы Ипатова-старшего сначала забрались в ее собранные на затылке волосы, разрушили прическу, далее проворно заскользили по спине, изучая каждый изгиб, пробуждая каждую клеточку. Затем одна рука, совершив замысловатый вираж, очутилась на ее груди, скрытой ненадежным тонким шелком. Секунду просто лежала, согревая, а после ожила, проникла под ткань, принимаясь медленно ласкать мягкую плоть.

Радмила пребывала в мистическом трансе, умирала-воскресала и очнулась лишь от стона. Своего собственного. Высокой тональности. Реальность никак не хотела складываться в привычную картинку, вспыхивала перед глазами и куда-то текла-текла-текла…

— Вот так-то, — откуда-то донесся удовлетворенный голос Виталия Викторовича. — Теперь, Радмилочка, надо сделать глазками — хлоп-хлоп, ротиком — вдох-выдох, и все встанет на свои места. Сеанс закончен.

Радмила судорожно втянула в себя воздух. Ее шатало, и только благодаря рукам Ипатова она не повалилась на разогретый асфальт.

— Вы… вы, — она хотела высказать миллион слов, но все они оказались неподходящими. — Вы…

— Я всего лишь терапевт. Со стажем и большой практикой. — Виталий Викторович ласково, но настойчиво повлек ее к машине. — Ваш диагноз — абсолютная невинность. И я сделал именно то, что требовалось в вашем случае.

— В моем случае?! — просипела Радмила, изо всех сил пытаясь прийти в себя, очнуться от дурмана, сделавшего ее полной дурой.

Блаженной… дурой.

— Ваш случай, Радмилочка, требовал срочного нехирургического вмешательства. Губ, языка и рук.

Радмила вспыхнула смоляным факелом. Ее аж затрясло. Она дернулась, но Ипатов-старший жестко удержал ее возле себя, распахнул дверь «Мерседеса» и толкнул на сиденье.

— Спокойно, девочка. Мы уже едем домой. К тебе.

— Но…

— Неправильный ответ. Правильный ответ — «Да».

— Нет.

— Неправильный ответ. Бессмысленный.