Книга Прощай, генерал... Прости! - Фридрих Незнанский

И когда они уже поднимались по лестнице, он с этакой легкой небрежностью бросил-таки вопрос:

— Сказав «до», Игорь Иосифович, вы имели в виду какой-то определенный этап? Или, простите, случившийся факт?

Рейман остановился и внимательно, чуть склонив набок голову — оказывается, это у него была такая привычка, — снизу вверх посмотрел на Турецкого.

— А я, знаете ли, не ошибся. Вы верно поняли. Но… наш с вами разговор состоится немного позже. А пока отвечу так: он начал менять курс…

— Постойте секунду, Игорь Иосифович, — тронул его за плечо Турецкий. — Ко мне пришла сейчас мысль, будто вас мучают некие угрызения, ну, скажем… Не оставь вы генерала тогда, вам пришлось бы разделить его судьбу… в том вертолете. Не так?

Рейман помолчал, кивнул и пошел дальше.

Глава вторая

ИСПОВЕДАЛЬНЯ

1

Орлов был чаще всего груб. Но и справедлив. Всю жизнь создавал себе, говоря современным языком, имидж «отца-командира». Был жестким и бескомпромиссным и в отношении людей, с которыми его связывала служба, и при окончательном принятии решений, каких бы проблем они ни касались — скажем, войны в Приднестровье или в Чечне либо же, как говорится, к слову, вкусовых качеств пшенной каши, приготовленной тем же армейским поваром. Казалось, для него не существовало неглавных вопросов. И так практически на протяжении всей его жизни. Черт возьми, но ведь с этим жить очень непросто! А про то, что еще и чрезвычайно неудобно, даже рассуждать нечего… Оттого и соответствующая, как показывает прошлое, негативная реакция начальства, включая и бывшего теперь уже министра обороны, почтившего, кстати сказать, своим присутствием траурный зал. А попробовал бы он не «почтить», если нынче сам президент и вся его команда официально «отметились» в скорбном ряду провожающих в последний путь известного в стране государственного деятеля!.. Ну да, это тебе не хухры-мухры, а губернатор крупнейшего в стране региона, значит, по креслу и почести. И что подчинялся тебе когда-то этот самый генерал, так про то ты теперь забудь, это уже мелкий факт твоей, а не его биографии, поскольку именно ты, бывший министр, нынче в глубокой… э-э, отставке, а он и посмертно все еще на коне! Уж тебя-то подобным образом хоронить не станут…

Ну ладно, пойдем дальше. Способен ли был он на компромиссы? Тоже кардинальная постановка вопроса. Кто утверждает — да, а кто резко отрицает, считая, между прочим, именно отсутствие этого качества в характере Орлова главной причиной его столь нелепой гибели. Вон даже как! Но куда же тогда подевались многочисленные политические союзы, в которых так или иначе участвовал генерал за последний десяток лет? Или это была у него своеобразная игра? Трудно ответить.

А мог ли он адекватно реагировать на собственные ошибки либо промахи? Тоже еще как сказать! Но, во всяком случае, вину за принятие тех или иных не совсем, назовем их так, верных или, опять же, популярных решений на плечи подчиненных никогда не перекладывал. И это — большой плюс, ибо большинству руководителей, и не только военного ведомства, отлично известно, каким образом и где чаще всего находят виноватых за промахи верховного руководства.

Вот, пожалуй, и все, что сумел извлечь Турецкий из сказанного за столом и возле оного господами военными. Их, пожелавших высказаться откровенно, нашлось, однако, совсем немного, вопреки утверждению того же Реймана. Да и сами признания, если их можно называть таковыми, прозвучали отнюдь не в публичных, застольных выступлениях, где, по обычаю, преобладают нотки прощания и прощения, то есть некоего покаяния перед присутствующей еще на тризне душой ушедшего в мир иной человека, а с глазу на глаз со следователем. Словно это были некие тайные откровения, которых и стесняется, и даже малость побаивается твой собеседник, возможно, всерьез считавший сказанное каким-то откровением. Оно-то, наверное, чисто внешне и выглядело бы так, кабы все это уже давным-давно не было растиражировано средствами массовой информации. А может, этот своеобразный «синдром откровения» как раз и продиктован именно обилием прессы, не пропускавшей мимо своего внимания ни одного громкого поступка бывшего генерала, ставшего известным политиком? И вот тогда общественное мнение, формируемое этой прессой, ты охотно выдаешь за свое собственное? Так, к сожалению, и бывает чаще всего…

А тут, видимо, еще и генеральские прокурорские погоны Турецкого стали невольно тем магнитом, который притягивал к себе внимание присутствующих. Не дураки же ведь собрались, понимали, что к чему. Значит, считали, что лучше в иных ситуациях проявить инициативу самому, нежели дожидаться, когда тебя вызовут для дачи показаний. И хотя лично ты ни в чем не виноват и никаким боком к трагедии отношения не имеешь и вообще ни к чему непричастен, да ведь мало ли куда вдруг вывернет кривая! А доверительность — она гораздо лучше. Всегда можно повторить: да я, ребята, с милой душой, мне таить нечего, вот он я, весь открыт перед вами… как чистый лист протокола.

Но военная публика была интересна Александру Борисовичу лишь в том плане, что она худо-бедно, однако все же помогла ему составить в воображении контуры образа бывшего генерала. Своего рода фоторобот, близко похожий на искомого человека, портретное сходство с которым ты в своем сознании подменяешь основными, чаще всего противоречивыми чертами данного конкретного характера. И, уже исходя из них, пытаешься понять логику поступков названного человека.

Александр Борисович не знал еще, почему именно от этой «печки» он решил «танцевать», но чисто интуитивно полагал, что причины всех следствий, тем более трагических и особенно когда речь идет о людях неординарных и, опять-таки, противоречивых, они, эти причины, как правило, упрятаны глубоко в прошлом каждого из них. Иначе говоря и перефразируя известную поговорку, что, кстати, обожает делать дочка Нинка, «ищи, папуля, где собачка порылась!» Ох уж эта подрастающая молодежь! А впрочем, даже степенные англичане имеют на этот счет давно утвердившееся мнение, будто в шкафу у каждого почти наверняка спрятан некий скелет. Стоит лишь приоткрыть тайную дверцу того шкафа.

Ну хорошо, это — военные.

Так уж получилось, что Турецкому пришлось не столько сидеть за столом, выслушивая речь очередного оратора, отмечавшего высокие заслуги усопшего, сколько выстаивать в «курилке», изображая неподдельный интерес к тому, в чем его убеждал очередной обладатель широких погон, лично, близко и давно знавший покойного генерала. Они подходили сами, словно соблюдая при этом определенную, им одним ведомую очередь, а в их взорах читалось единственное искреннее желание всемерно помочь следствию, хотя… что говорить?.. дело-то, в общем, ясное. Но, может быть, а вдруг?.. И очередной генерал приглашал Александра Борисовича выйти и покурить. Потом Турецкий, вежливо благодаря, возвращался к столу, чтобы пять минут спустя снова удалиться в «курилку». Да когда ж наконец все это кончится, черт побери?! Ловя ироничный взгляд Реймана, Александр Борисович незаметно ему подмигивал и безнадежно вздыхал.

Вообще-то он теперь с большим бы удовольствием поменял военных «собеседников» на штатских. Но те почему-то не спешили делиться с «важняком» своими соображениями, которых у них наверняка тоже было предостаточно. Значит, были на то свои причины…