Книга Влюбленная в принца - Николь Бернем

По коридору прошла медсестра, заглянув по пути в дверь. Они поняли, что их частная палата не такая уж и частная. Федерико встал и жестом предложил Пиа выйти в холл.

— Нам пора идти. По-моему, им нужна палата для другого пациента.

Когда они шли по пустому холлу цвета зеленой мяты, он продолжил разговор:

— Не беспокойтесь о няне. Во-первых, вы не могли ожидать, что в королевском дворце надо увертываться от летящего бумеранга. Во-вторых, к несчастью, это не первое ее упущение. Так что о вашей вине не может быть и речи. Это ее проблемы. Не ваши.

Он хотел сказать что-то еще, но они уже подошли к столу медсестер. Федерико обещал доктору, что поговорит с персоналом и пожмет девушкам руки. Но сегодня ему почему-то не хотелось быть представителем семьи. Хотя эта роль стала для него второй натурой.

Он хотел говорить с Пиа. Хотел убедить ее, что не был несправедлив к няне, что старается быть терпимым к детям и к их буйным играм. Разве он не предоставил няне возможность исправиться? И разве Пиа не видит, как сильно он любит своих сыновей? Разве она не понимает, что он жизнь отдаст за них?

И все же ее простые слова растревожили его.

Через несколько минут к столу медсестер подошел его водитель. Теперь Федерико мог сесть в машину и у Пиа появилась возможность вернуться во дворец и отдохнуть.

— Боюсь, что нам не удастся уйти так же спокойно, как мы вошли, — предупредил водитель. Этот шестидесятилетний мужчина работал в семье, когда принц был еще мальчиком. Он вел их по изолированному служебному коридору, что позволяло избегать любопытных взглядов. — Репортеры у каждой двери.

— Почему бы вам не подогнать машину к западному входу? — предложил Федерико. — Если мы не можем убежать от них, попробуем встретиться с ними лицом к лицу и ответить на их вопросы. Но я хотел бы, чтобы вы с машиной были рядом.

Водитель деловито кивнул и, ускорив шаг, оторвался от них, чтобы подогнать машину.

— Мне не обязательно разговаривать с репортерами, правда? — На лице Пиа появилось озабоченное выражение. Она сдвинула брови. — Я не сильна в такого рода делах. У меня нет даже смутного представления, о чем надо говорить. И потом, я в таком виде… Вы только посмотрите на меня!

— Они сосредоточатся в основном на мне. Если вы будете стоять сзади, они, вероятно, оставят вас в покое. — Он улыбнулся. — Но если не оставят, не волнуйтесь. Вы выглядите прекрасно. Особенно если вспомнить, какой у вас сегодня тяжелый день.

— Мне нужно зеркало. — Нервные нотки проскользнули в ее голосе. — Ну конечно, тушь смазалась и потекла…

— Постойте. — Он повернул ее лицом к себе. Флюоресцентный больничный свет окрашивал ее кожу в желтый цвет. Но это вроде бы не портило ее внешнего вида. Непокорные кудри выглядели так же, как всегда. Он снял белые нитки с летнего свитера и заправил за ухо падавшую на глаза прядь. — Тушь выглядит прекрасно. А помада у вас есть?

— Нет. Ни косметички, ни помады. Я выгляжу ужасно, да?

— Вовсе нет. — Он улыбнулся. — Я просто подумал, что помада отвлечет внимание от повязки на лбу.

— Ужасное зрелище, да?

— Нет. Фактически, — он подошел ближе и обвел пальцем линию, где кончалась повязка, — вы выглядите замечательно для женщины, которой только что наложили швы. — Большинство женщин упало бы в обморок, услыхав, что им предстоит встреча с дюжиной репортеров после такого дня, какой был у нее. Но Пиа обладала внутренней силой и спокойной уверенностью, которые вызывали в нем восхищение. Он мог бы поклясться, что она никогда не бывала героиней драмы. Для этого она слишком кроткая, слишком уравновешенная.

Но спокойствие у нее не такое, как у сверхстильных дам, посещавших приемы во дворце. Дамы разговаривали с ним с единственной целью — засветиться рядом с принцем.

— Сомнительный комплимент. — Ее дыхание ласкало его лицо. А когда она тряхнула головой, до него долетел чистый, фруктовый запах ее шампуня. — Но я все же поверю, что выгляжу прекрасно.

— Хорошо.

— Кроме того, у вас все плечо в крови…

— Будем надеяться, камеры этого не покажут. Кстати, я говорил вам, у меня есть другие рубашки.

Он нагнулся, собираясь лишь чуть коснуться поцелуем волос, чтобы придать ей уверенности. Но когда губы коснулись нежной кожи, а ее кудри скользнули по его лицу, он закрыл глаза, впитывая запретное ощущение.

Он услышал, как она быстро втянула воздух, почувствовал, как ее пальцы задрожали у него на груди. В этот момент его тщательно расписанный, строго спланированный мир разлетелся на куски.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Жажда, настоящая мучительная жажда охватила его.

Когда их губы встретились, легкий вздох вылетел из ее рта. Они погрузились в долгий нежный поцелуй. Наконец Федерико заставил себя оторваться и откинулся назад. Он будто отказывался от тепла, наслаждения и страсти, которая, он знал, овладела ею. И это при том, что каждая клеточка его существа жаждала того, что она предлагала. Но границы не могли быть нарушены.

Даже при том, что поцелуй так и остался на школьном уровне, Федерико понимал — слишком поздно. Первый раз в жизни он поступал импульсивно. Разрешил своему телу и своим желаниям править моментом. Он целовал Пиа, женщину незнатную, которая, выходя из машины, даже не сразу поняла, почему он подает ей руку. Женщину, которая протестовала, когда он нес ее, и которая, как он подозревал, предпочитала брюки юбкам. И женщину, которая разговаривала с его сыновьями так, будто понимала их импульсы. Это значило, что он поддался искушению, которого, как его с детства учили, надо избегать. Пиа — женщина, неприемлемая для мужчины его положения и его чувства долга. Это даже не подлежит обсуждению.

И чем он занят в один из редких моментов своей жизни, когда нет телекамер, нет высокопоставленных визитеров, нет бдительного взгляда отца? Проклятие, он обдумывает именно такую возможность.

Он прервал поцелуй. Нехотя. Не желая отодвигать губы дальше, чем на расстояние шепота. Обеими руками убрал с лица светлые кудри и посмотрел в глаза, полные желания, наверное зеркально отражающие его глаза.

Как бы он ни хотел ее, как бы его тело ни изнывало от желания одарить ее поцелуем, равным шторму или землетрясению, он обязан предвидеть, к чему это приведет.

Он не мог даже признать тот факт, что хотел поцеловать ее, впитывать ее вкус, чувствовать ее тело, прижатое к нему. Нет, он определенно не мог пойти на риск. Нельзя допустить, чтобы пресса увидела в нем нечто другое, а не Принца Совершенство, не одного из ди Талора, жизнь которого отвечает их представлениям о жизни принца Сан-Римини. А в дальней перспективе подобное поведение обидит Пиа, его семью, его страну.

Сейчас он поведет ее к выходу… и снова поцелует. Пусть это будет неправильно.

— Пиа, — звук его голоса будто взорвал тишину пустого коридора, — я…