Книга Цена всех вещей - Мэгги Лерман

К счастью, для нас обеих существовало лекарство.

8

Ари

Выглядеть подавленной и больной, испытывать чувство потери чего-то важного на похоронах было несложно. Никто не смог бы догадаться, что я оплакиваю танцы, а вовсе не Уина.

Если бы они смогли проникнуть под маску скорби, то увидели бы за красными от слез глазами, как я прыгаю и кружусь вместе с остальными танцорами в элегантно-романтичном па-де-де,[9] полупрозрачная и мерцающая, точно призрак, во время сольного выхода. Они увидели бы, как я снова и снова повторяю движение после того немыслимого, непостижимого провала в танцевальном классе. Они могли бы увидеть, как я ощупываю все мускулы, один за другим, понимая, что по-настоящему не владею ни одним из них.

Но они не могли заглянуть в мои мысли, поэтому я позволила им думать, что горюю об Уине. Смошенничала.

Сначала мне показалось, что нужно рассказать Диане и Джесс правду о заклинании, но потом случилось то падение в классе. Когда я вернулась домой, Джесс оторвалась от книжки и спросила, как все прошло.

— Хорошо, — ответила я. Прошлые занятия бывали и болезненными, и радостными, и изнурительными, и скучными, но по сути своей всегда хорошими.

Теперь я стояла, не в силах раскрыть рот, и просто не знала, как объяснить, насколько нехорошо чувствую себя на самом деле.

— Я счастлива, — ответила Джесс, делая глубокий вдох, словно для того, чтобы взять себя в руки. — В среду днем у тебя тоже занятия в классе?

— Занятия у меня с утра, а днем по расписанию поход в «Свит шоппе». А что?

— Я записала тебя к врачу.

— Нет, — сказала я.

— У тебя непростое время.

— Нет, нет — балет мне поможет. Лучше прибереги деньги для чего-нибудь другого. Они нам еще понадобятся в Нью-Йорке.

Джесс теребила потертую обивку на спинке дивана.

— Возможно, нам стоит подумать, правильное ли сейчас время для того, чтобы ехать.

— Конечно, сейчас самое время. Первое августа. Дата уже назначена. Манхэттенская балетная школа выбрала меня. Они меня пригласили. — Мой голос сорвался на повышенные тона, я затараторила, не в силах остановиться. — Возможно, в следующем году они не захотят меня взять — я буду уже слишком взрослая. Ровена научила меня всему, чему могла, но теперь мне необходимо профессиональное обучение, чтобы у меня не развились неправильные навыки, к тому же, ты ведь знаешь, большинство компаний набирают танцоров из корпуса юниоров, так что я смогу в этом году устроиться на хорошую работу. Я не хочу ждать. Я не собираюсь гнить здесь еще один год. Джесс, пожалуйста. Мы должны ехать. Мы должны.

Во время своей речи я подходила все ближе и ближе к бархатистому дивану, на котором сидела Джесс. До торшера оставалось один-два фута, и я вряд ли смогла бы до него достать, даже если бы задумалась об этом. Однако я конечно же об этом не подумала и, отчаянно жестикулируя, сильно ударилась о него рукой. А потом споткнулась о край ковра. Джесс вскочила, успев поймать меня прежде, чем я упала. Я напряглась и высвободилась из ее объятий.

— Мы поедем, Ари. Мы поступим так, как лучше для тебя. — Она натужно улыбнулась. — Но сначала тебе придется пройти курс лечения.

— Я не найду нужных слов.

— Уверена, ты что-нибудь придумаешь. Говори о танцах, если не хочешь говорить об Уине.

— Врач не поймет.

— Так объясни. Подобные вещи нельзя оставлять без внимания. Рана загноится.

С каждым вздохом правда постепенно растворялась и исчезала. Как я могла открыть рот и сказать: «Я сделала нечто ужасное», рассказать об Уине и побочных эффектах после нашего горячего спора о поездке в Нью-Йорк? Джесс любила меня и, наверное, поняла бы, но наверняка стала бы меня жалеть. Так же, как Диана и все остальные. Они узнали бы, что я не в состоянии вынести даже немного горя. Узнали бы, что какой-то мальчишка заботит меня больше, чем танцы, что просто немыслимо. Без танцев я была бы никем. Я не знала, как без них жить, потому что никогда не жила без балета.

И не собиралась. Это не мог быть конец — не навсегда. Я должна была танцевать вновь. Я обязана была начать танцевать. К первому августа я должна была уехать в Нью-Йорк — и это было самое важное, гораздо важнее, чем незнакомец по имени Уин, это уж точно.

— Хорошо, — сказала я Джесс. — Хорошо, я пойду к врачу. Хорошо, я притворюсь.

Я должна была позволить им верить, будто помнила этого Уина Тиллмана. Так было бы лучше для всех. Они продолжали бы верить в свою правду, а мне не пришлось бы пытаться объяснить необъяснимое. И еще я должна была выяснить, как мне снова начать танцевать.

Я начала серьезно заниматься танцами вскоре после смерти родителей. Джесс приехала в наш город из Сан-Франциско, чтобы заботиться обо мне. И даже разорвала ради этого отношения со своей девушкой. До этого я встречалась с Джесс всего пару раз. Для меня она была практически незнакомым человеком, который носил траур по своей старшей сестре и зятю и лил слезы по разрушенным отношениям.

Где бы я ни появлялась, куда бы ни шла, все вокруг напоминало мне о том, что я не такая, как остальные. У них были родители. А у меня нет. Хуже всего было на каникулах, когда кто-то из сверстников случайно упоминал о маме или папе. Но еще хуже становилось, когда человек, которому уже рассказали обо мне, сначала начинал старательно избегать в разговоре слов «мама», «папа» и «пожар», а затем просто начинал избегать меня.

Джесс меня не избегала, но что со мной делать, даже не представляла. Она привела меня к гекамистке, для того чтобы та сотворила заклинание, помогающее избавиться от психологической травмы. Это помогло мне избавиться от ночных кошмаров, в которых я видела сгорающих вместе с домом родителей, а затем оставила меня одну в нашем новом доме, где я ходила на цыпочках, вздрагивая от любого скрипа. Я слушала много музыки, которая перекрывала любые странные шорохи. Айпод был единственной вещью, чудом оставшейся у меня от прежнего дома и не сгоревшей в огне. Я спала с открытым окном даже зимой, чтобы в случае чего можно было выпрыгнуть наружу посреди ночи. Я проверяла охранную сигнализацию три или четыре раза за ночь.

Джесс ничего не знала о детях и о том, какой я была раньше. Она и не догадывалась, что это ненормально. (Плюс она вообще ни разу не заметила, что я проверяла охранную сигнализацию. Ее было и пушкой не разбудить — что лишь добавляло мне беспокойства.) Возможно, когда-нибудь она бы меня и застукала, или я начала бы вести себя еще более нервно, однако вместо этого я с головой ушла в танцы.

Я стала брать первые уроки, планируя прозаниматься года два, как и все остальные. Но в тот год класс стал для меня чем-то большим, чем просто хобби. В течение целого часа я больше не слышала странных шорохов. В классе не имело значения, кем я была и что со мной произошло. Я могла заставить свое тело красиво двигаться. А вскоре я уже могла с уверенностью сказать, что контролирую себя куда лучше, чем другие девочки.