Книга Жук на ниточке - Эдуард Шим
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я видел бабочек. Они жёлтенькие бывают и с крылышками. Крылышки невкусные.
Зашуршали кустики, выбежал на берег молоденький Волчишко. Тоже цветок увидел, тоже удивился:
– Это чего, жёлтое?
Ёжик совсем под колючки улез, а Лисёнок отбежал в сторону и отвечает:
– Кто говорит – это бабочка, а мне кажется, что это – утёночек!
– С чего ты взял?
– Я утят видел. Они жёлтенькие, кругленькие, и все в таком мягком пуху. Пух невкусный.
Затрещали сучки-веточки, вылез на берег молоденький Енотик. Заметил цветок, глаза навострил:
– Чего это?
Волчишко ему отвечает:
– Кто говорит – это бабочка, кто говорит – утёночек, а мне чудится, что это мышь. Я мышей много видел. Жёлтые попадаются, в этакой светлой шёрстке. Шёрстка невкусная.
– Интересно, – сказал Енотик.
Спустился он с берега, в воду соскочил.
Плюх-плюх! – добрался до цветка.
Чап-чап! – съел его быстренько.
И назад воротился.
– Ну что – это бабочка была? – спрашивает Ёжик.
– Утёночек? – облизывается Лисёнок.
– Мышь? – недовольно спрашивает Волчишко.
Подумал Енотик, вздохнул и говорит:
– Не знаю.
– Да ты же ведь съел!
– А не разобрал я…
– Как же ты ешь-то не разобравши?!
Почесал Енотик живот, опять вздохнул:
– А нам, енотам, всё равно. Хоть бабочка, хоть птичка, хоть мышка, хоть что хочешь. Мы всё подряд едим. Чего уж тут разбирать-то!
Кукушка, Кукушка, скажи – сколько лет, сколько зим я на свете проживу?
– Ну вот, опять спрашивают. Ох, надоели! Нет, чтобы на заре подняться, в лес пораньше прийти… Утром я без остановки кукую, тыщу раз подряд. Всем бы по целому веку хватило!
Лежу в траве. Прямо передо мной – лохматые шапочки одуванчиков.
А на них садятся пчёлы.
Прилетает пчела быстро, вёртко. Шлёпнется на цветок и давай по нему кружить, лепестки пересчитывать.
– Пчела, откуда у тебя штанишки жёлтые?
– Это не штанишки. Это корзиночки. Я туда корм складываю – цветочную пыльцу.
Улетает пчела с одуванчиков тяжело, неповоротливо. Трудно ей. Но всё-таки тащит полные свои корзиночки, старается…
Я пчёл всегда боялся. Вдруг ужалит?
А теперь не боюсь.
Если пчелу не трогать, и она тебя не тронет.
– Правда ведь, пчела?
– Не трону… Неохота мне нападать. Если ужалю, сама умру. Такая наша судьба пчелиная…
– Нет, ты живи! Долго живи!
– Не дано мне долгой-то жизни… Вот сёстры мои, которые осенью родятся, до будущей весны доживут.
– А ты?
– А я летом родилась. Работаю много. Видишь – крылышки обтрепались, шёрстка повытерлась.
– И сколько же тебе жизни отпущено?
– Чуть побольше месяца. Всего-навсего!
I
Все мои напасти, братцы, начались в конце весны.
Уже черёмуховый снег на землю осыпался, птицы уже свили гнёзда и начинали примолкать; у врагов у наших – волков да лисиц – народились щенки, а мы, зайчата-настовички, давно подросли, осмелели и сделались совсем похожими на взрослых красивых зайцев.
Было утро, и я собирался где-нибудь залечь подремать. Я только что побывал на деревенском поле, позу́брил там клеверку – такого мокрого, холодного от росы, приятного – и теперь ковылял не торопясь вдоль опушки. Эх, думаю, зайду сейчас в лес, доберусь до тёплой песчаной гривки и залягу под кустом – таково-то хорошо! Подрёмывай весь день…
Но не тут-то было.
Вдоль опушки тянулась человечья заброшенная тропка. Наверно, когда-то люди на водопой тут ходили. Перескочил я через эту тропку, и вдруг моя задняя лапа провалилась – щёлк! – ударило меня, и сунулся я носом в траву.
Хочу прыгнуть, дёргаюсь, а лапу кто-то цапнул и держит. Хоть я и храбрый зверь, но тут у меня в глазах помутилось… Кабы знать, кто схватил, может, не так страшно было бы. А то ведь непонятно, кто тебя держит, и от этого – самый ужасный ужас.
Дёрнулся я что есть сил – подалось. Комок земли вывернул, лапу вытянул, а на лапе-то, батюшки мои…
Это я уже после узнал, что у меня на лапе было. А тогда – ещё сильней настращался.
Висит на лапе чёрное, круглое, переплетённое, будто кривые сучья. Вроде бы неживое, а лапу зубами холодными закусило!
Оказывается, это был, братцы, капкан. Когда люди хотят Волка изловить, Росомаху или там ещё кого, то прячут в разных местах капканы.
Это страшные и непонятные штуки. Сидят, как мёртвые, но, если дотронешься, – вдруг оживают, защёлкивают свою пасть и держат тебя до прихода человека…
Так мой капкан, братцы, был для Крота поставлен. Когда-то шёл на тропке человек, заметил кротовую нору и спрятал в неё капкан. А потом или забыл про него, или не смог это место найти. Нора кротовая осыпалась, травой заросла, сверху ничего не видать… Но капкан-то всё равно сидел под землёй настороженный – ждал-поджидал…
А я в него и втяпался.
Ох, и досталось мне… Уж как я его ни тряс, как ни возил, как ни сбрыкивал – не слезает капкан, да и всё тут. Хоть волком вой!
Кидался я туда-сюда, невесть сколько ползком прополз, – наконец забился в кусты и лежу, плачу. Ну, думаю, настал мой последний час…
У Зайца-то в чём спасенье? В ногах, сами знаете! Бывало, и от Лисы удерёшь, и от Совы отобьёшься, на спине лёжа, и от охотников уйдёшь, следочки запутывая… А теперь что делать? Любой враг меня словит!
