Книга Последний шанс - Лиана Мориарти

– Вот так сюрприз! Это надо же было додуматься – именно Софи! Совершенно постороннему человеку! Да если бы не я, тетя Конни даже не узнала бы о существовании Софи! Она просто проигнорировала собственную кровь и плоть!

Вероника – умная девушка, но иногда она говорит вещи, которые легко опровергнуть, поэтому Грейс подозревает, что та делает это нарочно. И возражает двоюродной сестре:

– Да, но мы ведь, строго говоря, не кровь и плоть тети Конни!

– Что за чушь! Ну, может быть, не в биологическом смысле, но в духовном и нравственном, а также, пожалуй, с юридической точки зрения! Ты же знаешь, тетя Конни и тетя Роза вырастили бабушку Энигму как собственного ребенка! Если бы в тот день они ее не нашли, она умерла бы! Младенец не может обойтись без заботы взрослых. Ну да кому я это объясняю: ты знаешь все лучше меня! Ты же у нас молодая мамочка!

Грейс думает о спящем в кроватке Джейке, о его трепещущих веках с голубыми прожилками. Что с ним станет, если она последует примеру прабабки и исчезнет из его жизни? По словам тети Конни и тети Розы, маленькая Энигма мирно спала, а когда они заглянули в кроватку, девочка открыла глазки и улыбнулась им прелестной улыбкой.

Грейс говорит Веронике:

– Какое это имеет значение? Никому из нас не нужен дом Конни, верно? Ты всегда твердила, что ни за какие коврижки не согласишься снова жить на острове. Говорила, что чувствуешь себя здесь как в ловушке. Я даже припоминаю, что ты говорила об этом тете Конни, так что теперь пеняй на себя.

– Дело не в том, нужен мне дом или нет. Дело в принципе. Ведь Софи разбила Томасу сердце!

– Разве? Похоже, он уже пришел в себя. Когда я видела Томаса в прошлый раз, он выглядел таким отвратительно счастливым, что у меня даже испортилось настроение.

– Повторяю тебе: дело в принципе!

Грейс все это начинает утомлять. В доме ее матери нет трубки, а только стационарный телефон, который находится на антикварном столике в прихожей. Поэтому при разговоре приходится стоять, выпрямившись во весь рост. Никакого кресла, в котором можно свернуться калачиком.

Грейс садится на пол и прислоняется спиной к стене:

– Послушай, если такова была воля тети Конни…

– Софи встречалась с тетей Конни раза два, не больше!

– Ну, наверное, она сумела расположить ее к себе.

– Да уж, эта коварная стерва ловко умеет манипулировать людьми!

– Я думала, она твоя подруга.

Вероника игнорирует это замечание.

– Сегодня утром я слышала по радио рекламу: есть специальная адвокатская контора, которая специализируется на подобных делах. Думаю, нам надо опротестовать завещание.

Неожиданно Грейс приходит в ярость:

– Мы еще даже не похоронили тетю Конни! Лично у меня нет ни малейшего желания таскаться по судам! Тетя Конни была в здравом уме и имела полное право завещать дом кому пожелает.

Веронику переполняют эмоции, она явно получает от спора удовольствие.

– У тебя нет чувства семьи, Грейс! Нет чувства истории!

– Все, пока. Ребенок плачет.

– Я тебе не верю. Не слышу никакого плача. Просто ты всегда избегаешь конфронтации!

– Зато ты вечно устраиваешь разборки по любому поводу. Давай закончим разговор.

– Не смей вешать трубку! Нам надо поговорить.

Грейс вешает трубку, потом опускает голову в колени.

Сверху доносится пронзительный, недовольный плач. Грейс с ужасом смотрит на часы: а вдруг прошло еще часа два, а она все это время и не подходила к ребенку! Что, если он плачет и плачет, а она не слышит?

Нет, все нормально. На этот раз прошло лишь несколько минут. Тогда, на кухне, у нее, вероятно, было помрачение рассудка.

Грейс медленно, как страдающая артритом старуха, встает на ноги. Держась за перила, поднимается по лестнице, надеясь, что на этот раз хоть немного что-то такое почувствует. Но, войдя в детскую и взяв на руки плачущего сына, она не испытывает ничего, кроме скуки. Серое, унылое чувство, нагоняющее тоску.

Она меняет ребенку подгузник и идет в спальню. Садится на кровать, одной рукой расстегивая блузку. Ребенок жадно тянется губами к соску и, наконец поймав его, начинает лихорадочно сосать, закатив глаза от удовольствия.

Вчера они разговаривали с тетей Марджи, и та сказала Грейс, что впервые слышит про «эффект Моцарта», но тем не менее всегда пела Томасу и Веронике, когда кормила их в младенчестве. «Мне просто казалось, что ребятишкам это нравится и они лучше сосут грудь».

И Грейс, послушная долгу, начинает монотонно петь.

* * *

Днем Грейс укладывает Джейка в прогулочную коляску. И вспоминает, как однажды они с Кэллумом бегали с этой коляской по магазину, вызывая смех и симпатию у многих покупателей. Такого рода вещи всегда случаются с Кэллумом.

На улице прохладно, ясно и тихо; вода в реке спокойная и холодная.

Грейс беспокойно поглядывает на мраморный пирог в форме для выпечки, который прихватила с собой. Она в ужасной спешке смешала ингредиенты и не знает даже, хорошо ли пропекся пирог. Большая удача, что на экскурсию приедут пожилые женщины, а не школьники.

За несколько дней до кончины тетя Конни сообщила ей, что приняла заказ на экскурсию от этой группы.

– Ты уверена, что справишься? – спросила она тогда. – Я бы не стала тебя просить, но мы с Энигмой и Розой собрались в оперный театр, а Марджи записалась в группу «Взвешенные люди». Для нее это нечто вроде новой религии. Ни одного занятия не может пропустить.

– Справлюсь, конечно! – ответила Грейс. – В этом возрасте дети еще вполне портативны. Он ведь пока не ходит.

Грейс позаимствовала это оригинальное выражение у подруги. Она даже воспроизвела ее довольный и небрежный материнский тон. Сама Грейс вовсе не считает младенцев портативными.

– Ну, если ты уверена… – с сомнением произнесла Конни. – Заказ сделал клуб «Ширли». Туда принимают только женщин по имени Ширли. Смешнее не придумаешь, правда? Их там пятнадцать человек, и всех зовут одинаково. Я, как услышала, воскликнула: «Вы шутите, должно быть!» А она мне отвечает: «Нет, не шучу!» Я говорю: «Ну, в таком случае сообщите мне реквизиты вашей кредитки, Ширли».

Грейс размышляет о том, кто же будет заниматься заказами теперь, когда Конни умерла. Может быть, эту обязанность возьмет на себя Софи, вместе с домом? Это приведет Веронику в ярость.

«Ширли» – кучка взволнованных женщин от пятидесяти до шестидесяти с хвостиком. На всех одинаковые яркие удобные парки, длинные шарфы, круглые шапочки и слишком большие, на взгляд Грейс, солнцезащитные очки. Они хихикают и болтают, как девчонки на школьной экскурсии. Вероятно, имя Ширли наделяет человека неунывающим характером.

Они сперва ехали на поезде, а потом сели в Гласс-Бэй на паром. Этих Ширли приводит в восторг абсолютно все: погода, пейзажи, река и горячий шоколад на пристани.