Книга Новое платье Леони - Катрин Панколь

– А что стало с медвежонком?

– Он царил на моей кровати, пока я не вышла замуж. А потом я отнесла его в подвал. Мне было очень жалко с ним расставаться.

Она засмеялась, нервно теребя пальцы, чтобы не заплакать.

– Потому-то я и боюсь звонить. Нахлынет столько воспоминаний…

Филипп поцеловал ее и спросил:

– А почему ты раньше никогда не рассказывала об этом человеке, который тебя преследует?

– Не знаю.

– А у тебя есть еще какие-то секреты?

Она опять улыбнулась, покачав головой:

– Уж не больше, чем у тебя!

– У меня нет от тебя секретов!

– Да ладно.

– Вот как… Ну ты расскажешь какие?

И потом, вернувшись к своему вопросу, добавил:

– Ты боялась, что я буду волноваться?

– Ты был в Японии… Мне не хотелось тебе докучать. Хотелось, чтобы ты насладился поездкой, общением с Такео.

Филипп сразу помрачнел. Он взглянул на часы, провел рукой по волосам и напомнил, что столик в ресторане уже заказан, а такси вот-вот прибудет, не будем заставлять его ждать, пойдем уже?

Они поужинали в таверне. Хозяин заведения, Яннис, мрачный занятой мужчина, в конце рабочего дня выискал время выпить с ними стаканчик. Он пил свой кофе стоя, постукивая пальцами по столу, словно куда-то торопился. У него было два ресторана на острове, второй держала жена. Когда он заговорил о ситуации в стране, то отметил: «Я страстно люблю Грецию и терпеть не могу греков. Они жулики, лгуны, коррумпированные личности. И всегда так было». Он выглядел таким несчастным, что Жозефине захотелось вдруг обещать ему, что все скоро уладится.

В такси, которое отвозило их назад, в гостиницу, она взяла Филиппа за руку и прошептала:

– Ты очень любил его, да?

– Я не ожидал ничего подобного. Злюсь на себя за это.

– Ты ни о чем не догадывался?

– Нет. Мне нравились наши ужины, наши вечера, которые мы проводили вместе, наши беседы и споры, наше доверие и откровенность, нравилось работать вместе с ним. И потом, когда все кончилось так резко и беспощадно… Я ошеломлен. Я чувствую себя ответственным за все случившееся.

– Ты не ответствен за все… – по слогам проговорила Жозефина.

– Не знаю. Я должен был предвидеть. Дружба, как и любовь, требует внимания к другому. А я не проявил внимания, не заметил.

Она положила голову ему на плечо и посмотрела на небо. Огни города пролетали мимо, ночь темнела на глазах, и месяц улыбался им своей тонкой улыбкой. Ночной туман полупрозрачными полосами двигался по дороге, лишь вдали сияли какие-то огни, и радио у водителя тихо наигрывало сиртаки.

Потом, уже ночью, прежде чем заснуть, Жозефина спросила:

– Скажи, а что было в других конвертах?

– Это секрет.

– Ну скажи…

– Нет!

– Ну скажи мне, пожалуйста.

Она протянула руку и поскребла плечо Филиппа.

– Я сплю, я тебя совсем не слышу.

– Ты не спишь, поскольку ты со мной разговариваешь.

– Это не я.

Она поскребла сильнее, он заворчал, протестуя.

– Я хочу знать. Этот вопрос угнездился в моей голове и не дает спать. Я буду пытать тебя, пока ты не расскажешь.

– Хорошо, хорошо, я во всем признаюсь, – смеясь, обещал он.

Он взял подушку, свернул валиком, подложил под голову, скрестил руки на груди.

– В конверте номер один был бонус на получение биг-мака в одном из «Макдоналдсов» на твой выбор…

– И…

– А про второй догадайся сама!

– Я никогда не догадаюсь, мы проведем бессонную ночь и завтра будем дрыхнуть на пляже!

В темноте он почувствовал улыбку Жозефины, ее легкое дыхание. Ее губы коснулись его щеки.

– Как здорово! Давай еще!

– Ну так расскажи!

– Пара домашних тапочек с меховой опушкой!

– Нет!

Он давился от смеха. Во всех конвертах было одно и то же: романтическое путешествие на Миконос в мае.

– Ты ведь не открывала другие конверты, я надеюсь? – спросил он, строго нахмурив брови.

– Конечно нет! Ты ведь сказал, что нельзя!

– За это я люблю тебя, Жозефина, ты такая честная!

– Не звучит ли это как «пресная»?

– Вовсе нет, – возразил он и свистящим шепотом добавил: – Я тебя съем!

Она засмеялась и откатилась подальше. Он сделал страшное лицо, изображая людоеда, хищно расставил руки и напал на нее. Она увернулась, воскликнув: «Промах!»

«Как же это чудесно, – подумала она, – как все чудесно благодаря человеку, который идет рядом с тобой, который берет тебя за руку, который нравится тебе, и вы славно ладите, ощущать себя слегка глуповатой, ребячливой, безрассудно-веселой. Испытывать внезапные приступы бессмысленной радости, желания отдать все любимому».

Она жадно глотала влажный воздух ночи, следила за луной, вдыхала запах цветов из сада, морских раковин на пляже.

Она не задавала ему вопросов.

Ей это было ни к чему.

Как-то вечером она получила имейл от Ширли.

Жози…

Я знаю. Я должна была это сделать, но не сделала.

Я должна была рассказать тебе, в какое безумие меня уносит.

Ты догадалась, потому что у тебя такое большое сердце, что ты можешь читать в сердцах других.

Я влюбилась в Филиппа, и теперь я понимаю, что влюбилась вовсе не в него. В саму ситуацию: Филипп – это запрещенный мужчина. Если бы Филипп был свободен, я бы его не пожелала. Мне нравятся только тупиковые пути, обнесенные колючей проволокой.

Я уехала в Нью-Йорк. Гэри выступал – и как выступал! – перед профессиональной аудиторией. Я сидела в концертном зале и слушала, что рассказывало фортепиано. Оно поведало мне о том, что сам Гэри никогда мне не рассказывал. И мне стало стыдно, Жози, мне стало так стыдно!

Я услышала плач своего ребенка. Своего сына, которого я сажала, совсем маленького, в холлы больших гостиниц, потому что наверху в номере меня ждал тот мужчина. Мужчина засчитывал каждую минуту опоздания и заставлял меня расплачиваться за нее. Я бежала наверх со всех ног, натыкалась на закрытую дверь, стучала, просила позволения войти.

Просила позволить, чтобы он меня помучил.

И он не отказывал себе в этом удовольствии.

Я уже тебе рассказывала[6]. Но могла бы рассказать еще сто раз, тысячу раз. Потому что с мужчинами у меня все время происходила одна и та же история. Я ломилась в закрытые двери.