Книга Громкое дело - Лиза Марклунд

– Ты знал, что срок давности по тяжкому нарушению неприкосновенности женщины вовсе не десять лет?

Мимо проехала машина с сиреной.

– Что ты сказала?

Анника закрыла глаза.

– Ничего. Где ты находишься?

– Жена высадила меня на площади Фридхемсплан. Я скоро буду в газете.

Они прекратили разговор. Анника придвинула к себе компьютер снова и зашла на hitta.se. Там, конечно, не хватало многих данных регистрации по месту жительства, но имелись практически все открытые телефонные номера страны и зачастую также полные адреса абонентов.

Никакой Линны Сендман она там не нашла. Вероятно, на ее имя не было зарегистрировано телефона или потом она потребовала себе секретный номер, но, если верить Вивеке Фернандез, без какого-то успеха. Зато саму блогершу Анника отыскала по адресу Клуббакен, 48 в Хегерстене. Согласно карте, сопровождавшей эти данные, ее дом находился совсем рядом как с детским садом, за которым лежало мертвое тело, так с Сельмедальсвеген. Вероятно, это была одна из светлых девятиэтажек из шестидесятых годов прошлого столетия, которые Анника видела с тропинки.

Она снова вернулась к записи в блоге. Судя по тексту, Вивека Фернандез прекрасно знала ситуацию Линны Сендман.

«…Орал так, что трясся весь дом…»

«Готова поспорить, что Линна Сендман тоже жила по адресу Клуббакен, 48, – подумала Анника. – И Вивека Фернандез – та самая соседка, которая забила тревогу, когда Линна исчезла».

Она уже собиралась позвонить ей, но, подняв глаза, увидела главного редактора, стоявшего перед ней в лыжной шапочке на голове и с сосульками в усах.

– Нам надо ехать в Розенбад, – сказал он. – Немедленно. Это приказ.

✽✽✽

Государственная канцелярия, построенная в качестве главного офиса Скандинавского кредитного банка на рубеже девятнадцатого и двадцатого столетий, возвышалась около Норстрёма как неоготический дворец. Сам банк обанкротился еще во время Первой мировой войны, но его эмблема по-прежнему находилась над одним из боковых входов, однако Андерс Шюман забыл, над каким именно.

Он расплатился за такси кредитной карточкой газеты и бросил быстрый взгляд на репортершу рядом с собой. Она выглядела как неприбранная постель.

В связи с бракосочетанием кронпринцессы, случившимся приблизительно год назад, он ввел для своих сотрудников новый дресс-код. Потертые джинсы, слишком короткие юбки, застиранные свитеры с эмблемой какого-нибудь колледжа и декольте до пупа попали под запрет, уступив место определенному стилю. Аннике, однако, не пришлось вносить особых изменений в свой гардероб. Она обычно ходила в довольно красивых фирменных тряпках, но все равно исхитрялась выглядеть так, словно оказалась в них по ошибке. Часто у него возникало ощущение, что она надевала рубашки мужа, не замечая этого. Сегодня все было еще хуже, чем обычно. Она явилась на работу в блузке и безрукавке, считавшихся современными, когда он ходил в среднюю школу.

Многие поправлялись в США, но не она. Анника стала, если такое возможно, более угловатой и костлявой. Если бы не бюст, ее можно было бы принять за длинноволосого подростка.

– Женщина, которая лежала мертвой около детского сада в Хегерстене, – сказала Анника, – заявляла на своего мужа, обвиняя его в тяжком нарушении неприкосновенности, но расследование закрыли, поскольку по преступлению истек срок давности.

– Не забудь варежки, – буркнул Шюман, показав на часть содержимого ее сумки, вывалившуюся на пол такси.

Он подошел к входу, нажал на три короны на патинированной латунной табличке слева от двери, и она тихо перед ними распахнулась. Анника шла на три шага позади него вверх по белой мраморной лестнице, через облицованное мрамором фойе с колоннами и арочным потолком к стойке охраны, расположенной в самом его конце слева. Уголком глаза он видел, как она останавливалась и рассматривала статуи, выстроившиеся в ряд вдоль одной из стен.

С внезапно нахлынувшей тоской Шюман вспомнил о той поре, когда сам работал политическим репортером, о том, с какой настороженностью смотрело на него население домов вокруг Розенбада, когда он появлялся там со всей телевизионной командой. Тогда политики, бизнесмены и пресс-секретари называли его имя с уважением, а порой со страхом. А чем он занимался сегодня?

Шюман скосился на Аннику.

– Твои документы, – сказал он.

Она подошла к охраннику и передала ему водительское удостоверение.

Нянька для персонала, вот кем он был сегодня, добытчик прибыли для владельцев, первопроходец заболоченных земель в журналистике.

Синдром чужой руки.

Охранник, молодая девица, изо всех сил старалась выглядеть солидно. Она была в галстуке и с завязанными узлом волосами. Немного надменно попросила Шюмана показать документы, изучила поданную им пресс-карточку, но явно не узнала его. Возможно, принадлежала к тем, кто не смотрит общественные дебаты по телевизору. Девица кликнула мышкой компьютера, подняла телефонную трубку, чтобы проверить право гостей проследовать дальше, а потом направила их прямо вперед вверх по лестнице к лифтам.

Да, большое спасибо, он знал это.

– Нам нужен правый, – сказал Шюман. – Левый – обычный лифт, он останавливается на каждом этаже.

Его осведомленность, похоже, не произвела на репортершу ни малейшего впечатления.

Значит, вот где он трудился.

Важная, важная, важная работа Томаса.

Анника старалась не смотреть в зеркало лифта.

Она никогда не была здесь. Не поднималась к нему на пути домой, не оставалась выпить кофе в их столовой для персонала, никогда не удивляла его билетами в театр или кино с последующей пиццей.

Томас накрепко связал себя с государством, а в ее задачу входило изучать его.

Они вышли на шестом, на этаж ниже канцелярии премьер-министра. Томас располагался на втором, еще на четыре этажа ниже. И, каждый раз оказываясь на шестом, он рассказывал об этом за ужином дома с особым почтением в голосе. Здесь сидела власть: министр, статс-секретарь, главы правого и административного отделов и политические эксперты. Белые стены, толстые светло-серые ковры, приоткрытые двери. Воздух, пахнувший влиянием и чистящими средствами.

– Добро пожаловать, – сказал Джимми Халениус, подошел и поздоровался с ними за руку. – Мы расположимся там, в стороне…

Судя по всему, он чувствовал себя здесь неуютно. Был в мятом костюме и непричесан. Аннике стало интересно, как он получил свой пост.

«За умение лизать нужные задницы и полезные связи», – подумала она и спросила:

– Томас дал знать о себе?

– Нет, – ответил Халениус. – Но у нас есть кое-какая информация.

Его голос звучал приглушенно, словно ковры частично поглощали все звуки. Невидимые глаза и уши находились за этими дверями, они видели и слышали все.