Книга Россия в 1917-2000 гг. Книга для всех, интересующихся отечественной историей - Сергей Яров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Культура не может быть свободна от политических и социальных реалий, но эта зависимость в целом слабо выявилась после политического переворота в феврале 1917 г. Историк, сравнивающий культурные процессы «революционных» 1905 и 1917 гг., сразу отметит чрезмерную политизированность первых и необычную аполитичность вторых. Отчасти это можно объяснить тем, что в 1905 г. мы видим специфическое совпадение политического и художественного новаторства: выпады против власти были созвучны по духу выпадам против прежних художественных приемов. Эпохи художественного, философского и политического брожения совпали по времени, и этот дух всеобщего протеста пропитал политикой всю культуру. Во многом этому способствовало и еще неразложившееся к 1905 г. единство интеллигентского круга, который в значительной мере характеризовался коллективным оппозиционным настроем, коллективным оппозиционным поведением, общностью логики и содержания политической мысли.
К 1917 г. многое уже было иным. Культура стала более утонченной. Она очистилась и усложнилась пришедшей на гребне Серебряного века многочисленной новой плеядой интеллектуальных и художественных творцов, в их бесконечных и глубоких спорах. Она совлекала с себя ветхие художественные одежды — и тем отдалялась не только от художественного примитива, от натурализма в литературе и «передвижничества» в живописи, но и от политического примитива, выразителями которого для творцов культуры постепенно становились народнические и прочие социалистические течения. Уже Н.А. Бердяев чувствовал себя бесконечно далеким от Г.В. Плеханова — человека, долго признаваемого в социал-демократической среде едва ли не культурным светочем.
Культура стала и менее политически единой. Сомнения «веховцев» (авторов знаменитого сборника статей «Вехи», вышедшего в 1909 г.), отдававших первенство внутренней, духовной революции перед внешней, политической, не прошли для культуры бесследно. Интеллектуальное переосмысление и интенсивное внутреннее переживание политического и художественного опыта позволили интеллигенции по-новому оценить присущие ей либеральные ценности.
Характерная примета культурных перемен в любой освобождающейся от политических стеснений стране — демократизация культуры, неотделимая от ее примитивизации. В 1917 г. это еще не выявилось столь широко, как в последующие годы, — но симптомы были заметны многим. «Народнопоклонничество» интеллигенции иссякало по мере того, как многие люди из низов поднимались вверх, не приобретая аристократизма вкуса, но и не теряя плебейства привычек — бытовых, художественных, политических. Сатирическая литература и пресса 1917 г. (да и не только они) были уже в «первые месяцы свободы» полны насмешек над «новым человеком» из низов, возомнившим себя средоточием жизни, — насмешек, еще десяток лет назад немыслимых в либеральных изданиях. Фигура «мещанина во дворянстве» не случайно привлекла общественное внимание: в его бытовом облике ощущалось нечто близкое к политическому экстремизму. Но «низовая» культура 1917 г. — это и во многом культура осознанного человеческого достоинства, культура признания ценности каждого человека, независимо от того, к каким слоям общества он принадлежит.
Культура 1917 г. — это и культура распутья, культура споров о будущем страны. В учительской среде не кончались дискуссии о том, как воспитывать нового, свободного человека в раскрепощенном государстве. Художественный авангард воспринимал 1917 г. как творческую веху, придавшую его исканиям социальный смысл. Философы встретили революцию как пророчество, которое они, правда, оценивали неоднозначно — то как призывающее к покаянию и опрощению перед народом, то как указующее на скорое пришествие грядущего хама.
Культура становилась не просто «низовой» по своему характеру — она становилась всеобщей, и с каждым днем все больше людей чувствовало, что и им есть что сказать другим людям — к этому поощрял самый дух революционного раскрепощения, выразившийся тысячами митингов, собраний и манифестаций. Словно в огромную воронку, революция втягивала в горнило культуры — политической и художественной — тысячи людей. И, переплавившись здесь, они выходили уже во многом иными — то умудренными, «взыскующими правды», то нетерпимыми, страстными и непримиримыми — но одинаково отдаленными от своего прежнего духовного бытия.
Крушение самодержавия привело к полной отмене цензуры, и благотворнее всего это проявилось в общественных науках. «Разоблачительный» пафос сказался именно в тех трудах, которые освещали запрещенные темы революции и революционного движения, жизнь высшей царской бюрократии, тайны монархии. Был выдвинут ряд проектов, направленных на демократизацию Российской Академии наук, восстанавливалась автономия высшей школы. Предлагалось перестроить среднюю школу на началах самоуправления, отменить ряд национальных и сословных стеснений при поступлении в учебные заведения, допустить преподавание на родном языке. Реабилитировались те преподаватели, которые по политическим причинам были изгнаны либо вынуждены были уйти из школы.
Попытки Временного правительства улучшить материальное положение учителей были не очень успешными вследствие нехватки средств и быстрого роста цен, начавшегося с лета 1917 г. Сумбурностью и непоследовательностью отличались и меры по обновлению школы. Несмотря на наличие радикальных и даже большевистских элементов в среде учительства, основная его масса была умеренной в своих политических воззрениях, многие не желали ломки старых методов обучения.
Подавляющее большинство литераторов с одобрением встретило февральский переворот. А.М. Горький, А.А. Блок, К.Д. Бальмонт, А.И. Куприн, В.В. Маяковский были в числе тех, кто горячо приветствовал новый строй, хотя тема революции не очень заметно отразились в их тогдашнем художественном творчестве.
Необычайный размах получила политическая сатира, приобрели известность такие ее мастера, как О.Л. Д'Ор, Тэффи (Н.А. Лохвицкая), А.Т. Аверченко, А. Бухов, Э. Кроткий.
Однако революционный настрой, охвативший поначалу деятелей литературы, у многих из них уже через несколько месяцев начал сменяться недоверием и неприязнью к революционным новшествам. Это, в частности, относится к И.А. Бунину и З.Н. Гиппиус. На страницах своих дневников, впоследствии опубликованных («Окаянные дни» Бунина и «Петербургские дневники» Гиппиус), они выразили протест против анархии и безвластия в России в 1917 г.
Сборник стихотворений Б.Л. Пастернака «Сестра моя — жизнь» признан одним из лучших в наследии мастера. Поэтический дар А.А. Ахматовой с особой силой проявился в ее книге «Белая стая», объединившей стихотворения, созданные в 1916 и 1917 гг.
Деятели искусства встретили революцию восторженно, но понимали ее значение для творчества по-разному. «Левые» (среди них особенно выделялись В.Э. Мейерхольд, Н.Н. Пунин и футуристы) настаивали на преимущественном развитии экспериментальных и авангардистских форм искусства.
