Книга Березовский и Коржаков. Кремлевские тайны - Дмитрий Гордон

Здесь вот мы с ним разошлись… Это еще не было конфликтом, я бы не сказал даже, что пробежал холодок, но что-то такое появилось, обозначились разногласия… С тех пор я практически не принимал никакого участия в президентской гонке, считая, что, как следствие победы парламентской, вопрос, безусловно, решен. Более того, на достаточно долгое время покинул Россию и вернулся перед самыми выборами, а после того, как в марте 2000-го Путин стал президентом, мы встречались уже не так часто. Приблизительно раз в две недели общались и проговаривали основные идеи, как делали это и раньше.

Теперь попытаюсь расставить все точки над «i», дабы развеять сомнения, потому что бытует множество домыслов, будто я хотел президентом манипулировать и так далее… Поймите, у меня была с ним конкретная договоренность, что я имею возможность высказать свое мнение по любому кажущемуся мне важным вопросу…

— …а его дело — услышать это или же нет…

— Его дело — выслушать, но решение принимает лишь он, потому что ответственность за последствия ложится на него, а не на меня. Фактически я выступал в качестве неформального консультанта: к нему можно прислушаться, но можно его и послать…

Не скажу, что именно тогда наступил переломный момент в отношениях, но стало ясно: есть какие-то принципиальные вещи, по которым наши мнения кардинально расходятся. Мы, в частности, договорились, что я вправе поднимать любую тему, аргументируя свое понимание… Если моя идея не принимается, это абсолютно нормально, но недостаточно просто отмахнуться: «Ерунда!» или «Ты не понимаешь!» — с другой стороны тоже должна быть аргументация.

— Думаю, это раздражало его и тяготило…

— По крайней мере, при обсуждении второй чеченской кампании ничего подобного я не заметил. Просто почувствовал, что есть какие-то соображения (и это естественно), которые составляют суть государственной политики, а поскольку она является конфиденциальной, я не получил аргументированного ответа, почему, собственно, войскам нужно идти дальше. В воздухе как бы витало, что есть какие-то доводы, которые он не хочет пока озвучивать, тем не менее, отношения оставались нормальными, рабочими…

Дальше возникла история уже другого характера — то есть там не было никакой государственной тайны, никаких предполагаемых скрытых моментов, не рассчитанных на публичность, и связана она с изданием указа о создании семи федеральных округов и появлением четырех законов, которые существенно ограничивали роль Совета Федерации (и не только его). Грубо говоря, это был первый серьезный шаг к централизации власти.

В то время я был депутатом Госдумы от Карачаево-Черкесии и, когда узнал (так же, как остальные коллеги), что подготовлены такие законы и соответствующий указ вышел, очень удивился.

Собственно, у меня было два принципиальных возражения. Первое: создается параллельная структура, не прописанная в Конституции (мало того, что она централизирует власть, — одновременно еще и размывает ее, потому что появляются органы с параллельными функциями), и второе: этими законами Путин присваивал себе право снимать губернаторов, которые в то время еще избирались. Да, снимать через некоторые процедуры (а именно после предъявления обвинения или возбуждения прокуратурой уголовного дела), но это противоречило духу Конституции, поскольку человек, вина которого в суде не доказана, еще не преступник. Ну и, наконец, самое главное: губернатора, если он избран, а не назначен, лишать поста можно только через некую процедуру импичмента.

Первым, к кому я обратился, был глава администрации президента Волошин. Я сформулировал ему все свои соображения, по существу он не смог ничего возразить, и тогда я встретился с Путиным и то же самое изложил ему. В ответ услышал, что Россия разваливается, что губернаторы сошли с ума и погрязли в коррупции, — в общем, избитую фразеологию. Между тем к этому моменту стало очевидно, что первый шок, вызванный революционным преобразованием страны, прошел. В 2000 году губернаторы уже хорошо понимали, что единая Россия лучше, чем отдельные княжества, и поскольку этот переворот в менталитете свершился, приведенные поверхностные аргументы, с моей точки зрения, не выдерживали никакой критики, а кроме них, не было ничего.

В общем, я пообещал Володе, что напишу ему письмо и изложу на бумаге, почему предложенные им новшества считаю ошибкой. Так и сделал, а когда мы увиделись в следующий раз, попросил написанное мною прокомментировать. Он отказался. «Тогда, — сказал я, — предлагаю другой вариант: пускай эта полемика будет публичной, то есть письмо личное я трансформирую в открытое и опубликую»…

— Да вы просто на рожон полезли!

— С позиции его менталитета, наверное, так все и выглядело, но я-то исходил из того, что накануне мы говорили о строительстве нормального демократического государства…

Кстати, до этого был еще один эпизод, когда я, в его понимании, полез, как вы выразились, на рожон. Когда Путин стал президентом, я сказал ему, что, по-моему, практически вся база для поступательного движения вперед построена и не хватает лишь одного — оппозиции. Так получилось, что в результате парламентских выборов мы ее, по существу, уничтожили, а поскольку Примаков и Лужков, противостоявшие нам, на идейных борцов не тянут, оппозиции на поляне и вовсе не оказалось. Нам, считал я, реально нужен аналог партийной системы, а если вы помните, «Единство» на выборы шло вообще без всякой политической программы, и это тоже была моя идея, потому как был убежден, что в течение избирательной кампании никто многостраничный документ не прочитает. Голосуют не за программу, а за человека…

— …на постсоветском пространстве уж точно…

— Короче, пришло время формирования и идеологии, и программы, поэтому Володе я предложил: «Решай — левый ты или правый, а я займу противоположную сторону». При этом уточнил, что, конечно, мне предпочтительнее, чтобы он был левым, потому что правая идеология созвучна моим убеждениям. Не могу сказать, что обсуждали мы это серьезно, тем не менее, Путин все выслушал, а потом… появился указ…

В результате я, как и обещал, опубликовал 31 мая 2000 года в «Коммерсанте» открытое письмо, и дальше началась довольно серьезная, тем не менее демократическая борьба. Со стороны президента — за то, чтобы предложенные им законы были приняты, а с моей стороны — чтобы они не прошли. Параллельно, добавлю, происходило много разных, вполне недемократических движений — в частности, я узнал, что ежемесячно каждому депутату от «Единства» выплачивают зарплату в пять тысяч долларов, чтобы голосовал по указке Кремля. «Ну, раз вопрос в деньгах, — сказал, — то я буду платить по семь тысяч». Естественно, никто этого не скрывал (собственно, как и Кремль, финансировавший народных избранников в открытую), и вот тут уже Путин меня пригласил и был очень зол.

— Очень зол — это как? Употреблял крепкие выражения?

— Выражения были нормальные, но он спросил: «Какое ты право имеешь таким вот образом…» Я не остался в долгу: «А ты какое имеешь право..?»

— По-моему, вы зарвались…

— Позвольте, но я действительно воспринимал тогда Путина как человека, который слышит, — иначе зачем меня приглашать?