Книга Ким Филби. Неизвестная история супершпиона КГБ. Откровения близкого друга и коллеги по МИ-6 - Тим Милн

К тому времени я уже несколько освободился от своих забот. Немецкая девушка решила вернуться во Франкфурт, а для поиска работы сейчас была не лучшая пора. Как раз в это время был убит австрийский канцлер Дольфус. Вена явно казалась тем местом, каким был Берлин шестнадцатью месяцами ранее. Дополнительную привлекательность Вене придавало то, что путь туда лежал через Франкфурт.

Ким и Лиззи снабдили меня именами и адресами своих венских друзей. Я уехал в Вену, сделав остановку во Франкфурте, в начале августа.

Может оказаться, что Вена как раз и была тем местом, где Кима завербовала русская разведка либо где на него хотя бы положили глаз, но я, к сожалению, не могу сообщить, чтобы мой визит туда вызвал хоть какой-то интерес. Во-первых, тогда уже не происходило ничего политически важного: в Вене снова все успокоилось. Во-вторых, хотя, как было условлено, связался почти со всеми друзьями из переданного мне списка, я мало что понял из той захватывающей подпольной политической жизни, которую, должно быть, вели Ким и Лиззи. Вероятно, их друзья держались весьма осмотрительно с вновь прибывшим, но не менее важная причина заключалась и в том, что из них мало кто говорил по-английски, а мой немецкий язык оставлял желать лучшего. Если бы мне удалось повстречать единственного англичанина в моем списке, корреспондента Daily Telegraph Эрика Гедди7, я бы, наверное, узнал намного больше, но весь месяц тот находился где-то за пределами Вены. Одной из приятельниц, рекомендованных мне Кимом и Лиззи, была дочь заключенного в тюрьму австрийского социалиста. Она работала гидом для британских туристов из Рабочей ассоциации путешествий, и я участвовал в одной из ее экскурсий. Они были такими же, как и большинство других. Шёнбрунн[17], конечно, не был так же хорош, как наш замок в Лидсе, а где же можно было выпить чашку чаю? Но для обыкновенного мужчины и женщины они, конечно, были весьма пылкими социалистами и живо обсуждали все, что происходило в Австрии. Наша экскурсовод думала, что безопаснее всего подождать, пока мы доберемся до Венского леса и выйдем из автобуса. Получив от нее инструкции, мы стали вести себя как заговорщики, держались вместе, говорили пониженным голосом и наблюдали за посторонними. Здесь имеется сходство с историей, пересказанной в книге Патрика Сила8 о встрече социалистов-заговорщиков в Венском лесу, устроенной Кимом через австрийскую девушку для Гедди. Возможно, это была одна и та же девушка. Еще в моем списке был беженец из Берлина, проживающий под вымышленным именем. Но в то время как все эти друзья, по-видимому, представляли левое крыло и до некоторой степени предчувствовали то, что может принести им будущее, ни один из них не годился в кандидаты на роль советского разведчика, нацеленного на вербовку Кима Филби.

После двухдневной поездки в Будапешт по реке и заключительной недели во Франкфурте я вернулся в Англию. В сентябре 1934 года с работой было трудно. Кроме того, я слег с ангиной. Для моего выздоровления Дора Филби предложила домик, который сняла в Северном Уэльсе. Он выходил окнами прямо на живописную узкоколейку между городками Блайнай-Фестиниог и Портмадог. Здесь мы с матерью провели пару недель. Поезда, которые под воздействием одной лишь силы тяжести двигались на запад, прекратили движение к концу лета, и теперь до ближайшей дороги было полторы мили. Это было восхитительное место.

В последний день 1934 года я наконец нашел себе работу — в качестве копирайтора в фирме S.H. Benson Ltd9, одном из крупнейших рекламных агентств в Англии. Ким тем временем занялся журналистикой, приступив к работе в Review of Reviews. Мы оба начинали с четырех фунтов в неделю. Через пару месяцев мне уже платили пять фунтов; о карьерном росте Кима я никогда не слышал.

Но к тому времени у него на уме, по-видимому, вертелись куда более важные вещи…

Глава 3

Критический период

В течение последующих нескольких лет, вплоть до октября 1941 года, я был несколько меньше связан с Кимом, чем прежде или чем впоследствии. В моей жизни на первый план вышли работа, брак, война и многие другие события. Что касается Кима, то большую часть времени, начиная с 1937 года, он находился за пределами Англии. Этот период подробно описан в литературе о Филби, и я не намерен повторяться. Все, чем я могу поделиться с читателем об этом, очевидно решающем, этапе в жизни Кима, — это то, какое впечатление он производил в то время лично на меня.

Согласно принятому предположению, в некоторый момент после вербовки русскими Киму было приказано порвать с левыми взглядами и создать новый имидж человека, сочувствующего нацизму и фашизму; он вступил в Англо-германское товарищество, стал посещать официальные немецкие приемы и посетил Берлин. По поводу этих метаморфоз было опубликовано так много книг, что я даже готов им поверить, да и сам Ким подтверждает это во введении к своей книге. Ким, однако, пишет, что главной причиной была не столько «отмывка» его «заражения» левыми взглядами, сколько срочная задача сделать из него осведомителя об «откровенных и тайных связях между Великобританией и Германией».

Так или иначе, этот новый имидж, должно быть, в то время не произвел на меня слишком большого впечатления. Например, я совершенно забыл о деятельности Кима в Англо-германском товариществе и о его неудавшихся попытках издать финансируемый немцами отраслевой журнал, пока не прочитал об этом в октябре 1967 года в Sunday Times. Все это тем более странно, поскольку, как мне теперь напоминают, моя собственная сестра Анджела какое-то время фактически помогала Киму в работе над журналом. Она говорит, что, как только они подготовили материал для первого номера (который так и не вышел), значительную часть дня в конторе они с Кимом тратили на составление кроссвордов и т. п.

Политическая точка зрения Кима, конечно, подверглась определенному пересмотру. Он больше не придерживался явно левых взглядов и, судя по всему, пересматривал свои прежние позиции. Полагаю, что он, видимо, начинал более трезво смотреть на реальный мир. Я вполне мог это понять, поскольку сам работал в стенах частного предприятия, и мне это нравилось. Но я никогда бы не подумал, что он может превратиться в пронациста или профашиста. В период итальянского вторжения в Абиссинию осенью 1935 года он был решительно настроен против режима Муссолини и выступал против последующего соглашения Хора — Лаваля[18]. Не припоминаю, чтобы он говорил о ремилитаризации Гитлером Рейнской области в марте 1936 года, но, если бы он произнес хоть слово в одобрение таких действий, это произвело бы на меня сильное впечатление. Я помню, что в период вынужденного отречения от престола короля Эдуарда VIII он выражал поддержку монарху и был против политики премьер-министра Стэнли Болдуина, но это никак не было связано с предполагаемыми симпатиями Эдуарда к нацистам.