Книга Самая большая подводная лодка в мире - Андре-Марсель Адамек

Вскоре она ощутила под своими мокасинами надежную упругость асфальта. Справа от нее дрожала в ночи вереница огней. Это могли быть только первые кварталы Сан-Франсуа-ле-Моля.

Ким шла вдоль дороги, готовая, едва завидев свет фар, броситься в заросли. Она еще не придумала, что будет делать, войдя в город без единого су в кармане. Ей пришла было в голову идея добраться до маленького вокзала, обсохнуть и остаться там до утра, но, если поразмыслить, это было не самое идеальное место для того, чтобы остаться незамеченной.

Тогда она вспомнила о своем первом дне, о неком преподавателе, который угостил ее кофе, когда она поджидала клиентов под фонарем. Чудак, словно добрый самаритянин, выказал озабоченность ее судьбой. Для нее не составило бы большого труда отыскать то мрачное облупившееся здание с потрескавшейся входной дверью и неисправным лифтом. Достаточно было взять за ориентир высокие краны верфи.

* * *

Буффало только что просадил на электрическом бильярде свое месячное пособие. Покидая кафе, он обвинил хозяина в жульничестве и угрожал вернуться с дружками и все здесь разгромить.

За вечер он проглотил восемь таблеток кодеина. Он взял в привычку потреблять его с тех пор, как один врач прописал ему кодидол для снятия острой зубной боли. В определенных дозах это действовало на него как косяк, но его активность и способность к концентрации удесятерялись. Он испытывал чувство неуязвимости при игре в шахматы, на электрическом бильярде и в драках с рабочими Пупаракиса. Кодидол можно было легко и дешево купить в аптеках. Его единственным минусом являлся хронический запор, избавиться от которого можно было лишь с помощью интенсивного использования слабительных средств, а эти лекарства обходились в конечном счете дороже, чем сам наркотик.

На спящий город еще падал мелкий и теплый дождь, но ветер умерил свою силу, и грозовые раскаты стихли. Сквозь решетки водостоков поднимался монотонный плеск и въедливый запах тухлой рыбы.

Чтобы вернуться к себе, Буффало направился по улице Муан и вышел на старый устричный рынок. Тогда-то он и увидел светлый силуэт, скользящий в тени старых пакгаузов. Он спрятался за щитом автобусной остановки и присел на корточки, позвякивая кольцами.

Вначале ему показалось, что девушка была совершенно голая. Когда она поравнялась с укрытием, он понял, что просто мокрое платье облепило ее тело. Точно беглая преступница, она шла, крадучись вдоль стен, останавливаясь каждые сто метров, чтобы осмотреться.

Он пошел за ней, держась на некотором расстоянии. Его подошвы из латекса при соприкосновении с мокрой мостовой производили легкий хлюпающий звук. Если она никуда не свернет, он сможет сцапать ее в конце улицы Бланш, которая выходит к причалам. Лица ее он рассмотреть не успел, но и покачивания бедер было уже достаточно, чтобы предположить, что скучно не будет.

Неожиданно она остановилась и резко обернулась. Буффало нырнул под козырек, но, видно, недостаточно быстро, поскольку она кинулась бегом прямо к верфям.

В нескольких сотнях метров зубчатые каркасы подъемных кранов вырисовывались в желтом свете ламп на фоне вереницы кронштейнов. Буффало больше не пытался прятаться. Он приближался открыто, по середине улицы, впившись взглядом в свою добычу.

В двадцати метрах от причалов она, мгновение поколебавшись, встала как вкопанная перед хорошо знакомым Буффало домом. Когда он увидел, что она звонит и молотит в дверь, глядя на окна последнего этажа, он не сделал больше ни шага. То, что эта девушка знала Макса, все меняло. Он должен был отказаться от идеи затащить ее на пустырь, и ему не оставалось ничего другого, кроме как повернуть оглобли. Или с любезным видом вежливо обратиться к ней и предупредить, что с Максом произошел несчастный случай.

Он даже не успел ни на что решиться. Мощные фары осветили фасад, и белый «ягуар» остановился, взвизгнув шинами. Девушка попыталась убежать по улице Бланш, но какая-то тень ринулась к ней.

Буффало узнал Константина Пупаракиса. Девушка немного посопротивлялась, затем грек стал что-то нашептывать ей на ухо, и она покорно последовала за ним в «ягуар».

* * *

— Я тебя внимательно слушаю, — сказал Макс. — Ты меняешь платье, и тебя удивляет то, что с тобой при этом происходит. А потом?..

— Потом я смотрюсь в зеркало, и увиденный образ подсказывает мне, как я должна буду двигаться, какой ширины делать шаги, как держать руки и голову…

Пиу остановилась на мгновение, забыв о намыленной перчатке, от которой по гипсовой повязке тянулась длинная дорожка мыльной воды. Спустив пижамные штаны, Макс терпеливо ждал, когда она возобновит мытье, прерванное в начале их разговора.

— Ты понимаешь, я должна не только облечься в платье, нужно, чтобы платье стало частью меня, как кожа или волосы…

— Я понимаю, — сказал Макс.

Она погрузила банную перчатку в раковину, намылила ее и мягко провела ею под пупком Макса.

— А если, например, ты дефилировала бы перед Жилем, мной и еще несколькими знакомыми?

— Это не одно и тоже. Вы меня слишком хорошо знаете. Вы будете видеть меня, а потом платье, и опять меня, и снова платье. Образ будет двоиться, цельности не возникнет. Это будет до смерти грустно.

Когда его половой член совершенно утонул в мыле, Макс предложил Пиу сменить поле деятельности и освежить ему ступни ног. Но она, казалось, не слышала и продолжала его интимный туалет с удвоенным прилежанием.

Жиль появился, неся поднос, уставленный горшочками дымящегося жаркого.

— Мой его как следует, — сказал он Пиу, — из-за этой ночной бури мы сильно вспотели.

Его лицо было покрыто слоем блестящего пота, как будто он принимал ванну с ароматными маслами. С тех пор как Жиль растолстел, он не выносил жары. Ему все время казалось, что он завернут в несколько одеял.

Макс, должно быть, встретился с Жилем взглядом, так как начал краснеть и неловко пытался левой рукой подтянуть пижаму.

Они позавтракали перед открытым окном, в которое врывалось утреннее солнце. Гонимый приливом запах мазута уступал место робкому аромату водорослей. Наклонный пол постоянно тянул его в глубину комнаты, и Макс должен был сжимать тормоз инвалидного кресла. Стертые тормозные колодки вынуждали придерживать колесо здоровой рукой. Пиу кормила Макса кусочками жареного хлеба и поила, время от времени поднося чашку к его губам. Когда крошка хлеба застревала в его бородке, она аккуратно снимала ее кончиком ногтя или уголком бумажной салфетки.

Жиль не поверил своим глазам, когда увидел, как Пиу положила в свой кофе два кусочка сахара и намазала вареньем жареный хлеб. Впервые за долгое время она ела без отвращения и недоверия. За это он испытывал к Максу огромное чувство благодарности. Он прервал молчание и с радостью в голосе предложил:

— А что если я приготовлю сегодня на обед суп из самых лучших ракушек? Пиу сделает айоли с красным перцем, это ее фирменное блюдо.