Книга Пятый representative - Елена Мищенко

– Are you kidding? Was he crazy? (Вы подшучиваете надо мной? Он что – был сумасшедший?) У нас тоже бывает, что выбирают в Сенат недостойных людей, но не коней же. И для чего это было нужно?

– Калигула его очень любил. И должен же кто-то в конце концов защищать права лошадей.

– Ах, это связано с Лигой защиты животных! Тогда понятно. У нас тоже есть такая организация. Они периодически устраивают свои акции и срывают на улице меховые шапки с граждан.

Наконец мой заказ был выполнен и, овладев этими изваяниями, я счастливый отправился домой.

На первом же сеансе, когда были расставлены мольберты, я торжественно водрузил на столик с драпировками статую Тутанхамона. Не успел я отвернуться, как фараон рассыпался, причем не на куски, а просто превратился в песок, как будто это была-таки мумия. Я помчался к Элизабет (благо это было рядом). Она встретила меня громкими возгласами.

– Я выбежала вслед за вами, но вы успели уже отьехать. Вы же взяли необожженную копию (оказывается этот алебастр требовал обжига в печи), которую я только что отформовала. Необожженная скульптура Сфинкса могла расколоться или треснуть.

– Она не лопнула, она не треснула, – как поется в песне, – она просто рассыпалась.

Насчет песни Элизабет не поняла, но вручила мне нового Тутанхамона, не взяв ни цента и принеся свои извинения. Теперь я стал обладателем целой коллекции гипсовых изваяний: двух капителей, ионической и коринфской, головы Буцифала (или Инцитата), погрудного портрета Тутанхамона и бюста Венеры Милосской. Именно бюста, я не ошибся. Я купил его на ярмарке в Нью-Джерси у китайцев. Они не только обрубили ей руки в соответствии с оригиналом, но отсекли и половину туловища, установив оставшуюся половину на пьедестальчик в стиле барокко. Китайцы на этой ярмарке торговали гипсовыми бюстами Венеры Милосской и Апполона Бельведерского. Венере еще повезло – ей не изменили пол. А вот с Апполоном было хуже. Очевидно имея фотографии или образцы его головы с довольно пышной прической, они приняли его за даму и нарастили ему грудь до размеров, принятых в Голливуде 30-х годов. Покупателей этих гермафрадитов такой подход, как я понял, не смущал, так как это были хозяева ювелирных магазинов, использовавшие этих псевдоапполонов для демонстрации necklaces (ожерелий) и earrings (серег) в витринах магазинов. Их больше смущало отсутствие рук у Венеры, так как не на чем было демонстрировать браслеты. Руки (не могу утверждать, что они принадлежали Венере Милосской) продавались отдельно.

Глядя на все эти гипсы, я вспоминал свое первое знакомство с ними, когда я начал заниматься рисунком в студии. Как давно это было – полвека назад. Студия эта принадлежала Союзу архитекторов, а может быть Академии архитектуры, и размещалась на Большой Житомирской в просторном светлом помещении, в котором стояли мольберты и классические гипсы. Нарисовав более-менее успешно гипсовые завитки, окантовый лист и картуши, я приступил к основному – к рисованию голов. Уже тогда я понял огромное преимущество лысых над волосатыми. Как приятно и легко было рисовать лысого Сократа, и какая мука была бороться с многочисленными кудрями Зевса, с его дикой прической и бородой, не знавших умелых рук приличного парикмахера.

В НОВОЙ ШКОЛЕ

Рисунком у нас руководил Николай Иванович – человек очень спокойный и внимательный. Он неустанно повторял: «Ну-с, молодые гении, будущие Рембрандты и Репины. Как у нас дела? Вижу, что неважно. Перспективу забыли – с чем она кушается. О построении я и не говорю, а главное построение. Пока не будет все построено, не занимайтесь штриховкой, тушевкой и деталями, иначе глаз на рисунке окажется на месте носа, а нос на месте уха. Что? Пикассо так и рисует? А ты откуда знаешь? Нашел пример! Пикассо все можно – ему за картины платят миллионы. А вы пока должны работать в рамках нашего святого социалистического реализма. Не бойтесь пользоваться резинкой. Стирайте все, что нарисовано неверно, даже если оно красиво поштриховано. Но не вытирайте линий построения – они вам будут помогать до самого конца рисунка». Я пока не мог понять, зачем мне хранить линии построения, которые мне портили весь рисунок. Рисовал я не очень внимательно, так как мысли мои были заняты новой школой, новыми соучениками и учителями.

Наш скандальный переход в новую школу 1-го сентября сопровождался, как вы помните, дорогой читатель, полуцензурными песнями из солдатского фольклора. Когда мы уже вышли на улицу Артема, бедный Борис Андреевич (который, как мы сразу выяснили, в простонародье имел кликуху Беня) растерялся и покинул нас совсем. Запевала, исчерпав запасы солдатской лирики перешел на Швейковскую:

«Жупайдиа, жупайдас,

Нам любая девка даст,

Не колеблясь, не балуя,

Даст нам по два поцелуя…»

В это время нас нагнал наш будущий военрук Савелий Максимович – парень бравый и заорал изо всех сил:

Батальйо-о-о-он! Коро-о-оче шаг! Подтянись!

Батальйо-о-он! На месте! Ать, два, три! Ать, два, три! Ать! Ать! Ать! Ать, два, три!

Батальйо-о-он! Стой!

Тут Боря-папуас, возбужденный очевидно словом «батальон» завыл уже совсем не к месту поездную жалостную:

Я был батальонный разведчик,

А он писаришка штабной,

Я был за Россию ответчик,

А он спал с мое-о-ю жаной.

– Отставить песню! – не растерялся Савелий.

Тут подошел бледный Беня и срывающимся голосом велел всем нам отправляться на второй этаж в актовый зал.

– Да, – сказал мне Эдик. – Компания нам попалась та еще.

Школа оказалась далеко не новой. Она размещалась на 2-м, 3-м и 4-м этажах старого доходного дома в стиле «модерн» с примесью эклектики, построенного где-то в 1905-07 годах (я тогда уже немного разбирался в этих делах). Классы тесные, коридоры полутемные, актовый зал – длинная кишка, созданная из четырех соединенных комнат, стоящих в ряд анфиладой с ровным полом, так что в конце зала трудно было разглядеть, что происходит на эстраде.

Беня выступил с тронной речью, в которой назвал наш великолепный марш-бросок, который надолго запомнится местным жителям и торговкам Сенного базара, «позорным». После этого он представил нам классных руководителей и велел вместе с ними отправляться на свое постоянное место жительства.

Кабинетной системы тогда еще не существовало, и наш класс, располагавшийся на третьем этаже, стал местом нашего постоянного пребывания. Классный руководитель – физик – Андрей Петрович оказался человеком добродушным, но довольно грубым. Он, в свою очередь, произнес в классе речь по поводу нашего похода, назвав поведение некоторых учеников скотским, а их – этих учеников – скотами. При этом он пристально смотрел на Борю-папуаса. За это Андрей Петрович получил кличку «скот», которая держалась неизменно за ним весь год. Многие к ней настолько привыкли, что забыли его основное имя. Он, как мы предполагали, знал об этом, и это не вызывало у него никакого восторга. Он периодически высказывался в туманных выражениях, что всякие клички давать преподавателям не следует, что это неблагородное дело. Через пару недель в школе появилась активная мамаша Вити Розенталя с целью создать инициативную группу родителей. На ее беду первым встречным в коридоре оказался Андрей Петрович. Она подошла к нему и спросила: