Книга Исправленная летопись. Книга 3. Пушки и колокола - Михаил Ремер

– На, Никола, – кое-как управившись, отбросил он инструменты хозяину дома. – Мудрено больно. Умаешься, пока брюхо утолкуешь. Ладно, вон, застолье ежели потешное. А в походе как?!

– Ну, так в застольях поперву, – пожал в ответ плечами пришелец. – Потом, как пообвыкнешь, так и лад.

– Мудрено! – князь упрямо мотнул головой.

– Чего мудреного-то? – разгорячившийся от хмельного преподаватель вновь взял в руки приборы. – Гляди! – принялся он за дело. В этот раз гораздо успешней. Отрезав небольшой кусок того же окорока, пришелец ловко отправил его в рот.

– Ну-ка! Дай сюда! – потребовал Дмитрий Иванович. Преподаватель молча передал ему инструменты. – Ничего мудреного, говоришь, – тот сосредоточенно повторил все действия пришельца и, изловчившись, отправил в рот добычу. – Долго, – проглотив кусок, подытожил он.

– Неумеючи – да, – согласился молодой.

Итак, гости, по очереди попробовав в действии вилку с ножом, сошлись на том, что вещички в общем-то потешные, да толку с них – чуть. Умаешься, пока сладишь, да и дороги; не укупишься. Раз так, то решили, что князю отдаст их трудовик, чтобы тот гостей заморских потешал да удивлял. Застолье пошло своим чередом, инцидент замяли, превратив его в объект для задорных шуточек, а гости, приналегши на хмельной мед да как следует разгорячившись, уже кто и в пляс пустился, а кто и про подвиги свои ратные завел речь.

Рассевшись по лавкам, они, по очереди слово беря, в воспоминания погружались. А между гостями, ловко орудуя уточкой, носился Матвейка, следя, чтобы плошки их не опустошались. И чем дальше застолье, тем жарче речи, тем кичливей похвальба, да тем медленней и неуверенней Матвейка, то и дело проливавший мед мимо плошек.

– Ты, Никола, вот чего, – когда пиршество подошло к концу, склонился над трудовиком князь. – Третьего дня Ваську в обучение примешь. Считать, да про земли рассказывать далекие, – наставительно поднял палец он. – Киприан в помощь человека надежного даст. Учи мальца, – тяжко поднимаясь на ноги, пробасил великий князь Московский. – Ему дело продолжать начатое.

– Благодарю, князь, – поклонился в ответ ошеломленный Булыцкий.

– Бога и благодари. Моя судьба в его руках, как твоя – в моих. Я, мож, для того и княжича даю тебе, чтобы обучить его ты успел, прежде чем в поруб тебя, коли пороху дать не сподобишься. Уж почитай третий год жду![22]– Булыцкий, поджав губы, промолчал, понимая, что сейчас перечить хмельному князю как минимум рискованно для жизни.

Глава 2

Уж и не думал, что кровь так взыграет! Вроде как и не второй даже свежести мужик-то, а жару дал, аж сам удивился! Вечером поздним; когда и гости, и челядь разошлись, разгоряченный от меда хмельного пенсионер, ногой откинув лавку, двинул прямо на покорно склонившую голову новоиспеченную хозяйку этого дома.

– Ну, иди сюда, Аленка, – жарко выдохнул он, буквально сгребая супругу и легко, словно пушинку, поднимая ее в воздух.

– Тише ты, Никола, – подняв голову, неожиданно улыбнулась та. – Переломишь. – Вместо ответа трудовик ловко подхватил ее на руки и бережно понес к кровати. Там уже, сноровку за годами потерявший, запутался в юбках жениных, а потом еще и с этими бесконечными веревочками-тесемочками завозился на штанах своих, дрожащими руками теребя их, да, как назло, наоборот, узлы навязывая.

– У, зараза! – прохрипел он и с рыком рванул штанину. Натянувшаяся веревка впилась в мясо, но молодому не до таких мелочей уже было. Проклятая удавка с треском лопнула, и пенсионер, ведомый первобытной страстью, бросился на супругу. Впрочем, и молодая по ласке мужней стосковалась; как до дела дошло, так и с довольным воем впилась в кожу, в кровь раздирая спину Николая Сергеевича.

Уже после, когда, покрытые потом, без сил распластались на свежих простынях, прижалась Аленка поближе к супругу. И снова, как давно, когда впервые молодоженом был, Булыцкий прижал к себе свернувшуюся калачиком женщину.

До утра заснуть не смог, не веря, а еще больше боясь, что все это – сон какой-то невероятный. И стоит лишь закрыть, а потом снова открыть глаза, и все исчезнет, вернув его опять к школьному начальству, классным собраниям и прочей тоскливой суете… Так и лежал, верить отказываясь в происходящее. А как пробудилась челядь домашняя да наполнила дом привычными звуками, так ужом выскользнул из-под одеял и, придерживая штанину, на цыпочках прокрался из комнаты.

– А ну! – едва не запнувшись о мыкавшегося под дверью Матвейку, прикрикнул хозяин дома и, не обратив внимания на нетвердую походку паренька, двинул к клети, наткнувшись там на товарища своего древнего.

– Довольна Аленка осталась? – приветствовал его копошащийся с домашней утварью Ждан. – Ты, Никола, не только в делах сметлив, – переводя глаза на обрывки пояса, усмехнулся паренек, – да и горяч, что юнцу впору!

– Ты язык-то попридержи, – беззлобно отвечал трудовик. – Или завидно? – усмехнулся вдруг он.

– Мож, и завидно, – чуть подумав, кивнул парень. – Мож, и самому страсть как охота.

– Так и женим тебя!

– Ох, и скор ты! – замахал тот руками.

– Все, – уже не слушая юнца, решительно отрезал пришелец. – Матрену выдаю, и за тебя сватать кого буду. Да не боись ты, Ждан! Невесту ладную подыщем! – подбодрил Николай Сергеевич.

– Э, Никола, – оторопел парень. – Я, того… Может, смеху ради.

– Бабу тебе пора. Не парень – клад! И диковины выращивать обучен, и ладен, и весел. Что с костылями скачешь, так и не беда. Вон зиму тому назад, так вообще едва ковылял, а теперь – хоть и в пляс! Довольно бобылем! Решено! Женим тебя!

– Спасибо, Никола!

– Земли у меня, князю великому – поклон, вдоволь. Отстроим и тебе дом недалече, будешь добра наживать да за грядками присматривать. А то куда я без тебя-то?

– Спасибо на слове добром!

– Ступай, квасу холодного принеси, женишок!

– Сейчас, Никола, – тот поспешно заковылял выполнять поручение, оставив погрузившегося в воспоминания учителя. Пришелец, пока женатый был, так частенько, проснувшись пораньше Зинаиды, варганил чего-нибудь на скорую руку. Чаю там или какао с гренками. Так, чтобы любимой – прямо в постель угощение. Пустяк ведь, а супруга всегда одаривала романтика очаровательной своей улыбкой, ничуть за десятилетия не изменившейся. Вот и вспомнилось то пришельцу. И страсть как стосковавшийся по улыбке той, едва Ждан принес утку с квасом, пожилой молодой ужом нырнул обратно в комнаты.

– Ты чего, Никола? – Аленка удивленно поглядела на супруга.

– Кваску принес… – растерявшись, промямлил Булыцкий. – Отведай.

– Видано где, чтобы муж за женкой с ковшом бегал, как за дитем малым? – рубашки поправляя, пожала та плечами. – Ты портки лучше давай, залатаю, – улыбнувшись, супруга посмотрела на штаны пенсионера. – Срам, – покачав головой, она исчезла за перегородкой женской половины, оставив растерянного мужчину стоять посреди комнаты с уткой в руках.