Книга Три желания - Лиана Мориарти

– Что? Я?

– Ты меня кинула, потому что кто-то умер?

– Надеюсь, что нет.

Больше всего на свете Джемма не любила просыпаться по утрам. Каждый день начинался у нее с отчаянной борьбы. Даже если, как сейчас, ее будил телефонный звонок, она продолжала сопротивляться проясняющемуся сознанию, зажмуривая глаза и глубоко дыша, совершенно не вслушиваясь в смысл того, что ей говорили.

Если ей везло, разговор продолжался недолго, и после него она проваливалась обратно в свой сладкий сон.

– Я типа даже надеялся, что кто-то умер. Ну, такой… не очень близкий. Это укрепило бы мое шаткое эго.

Голос был явно мужской, но она понятия не имела, кто ей звонит, о чем речь, и все еще надеялась вернуться в объятия сна.

– Угу, я поняла, – вежливо пробурчала она.

– Нашла кавалера получше?

– Эммм… – вздохнула она и зарылась в одеяло с головой.

– Ты все еще в кровати? Вчерашний вечер удался на славу?

– Ш-ш-ш! Перестань болтать. Рано еще. Сегодня суббота.

Но в самом дальнем уголке ее сознания начинало нарастать какое-то беспокойство.

– Вот именно, суббота. А вчера была пятница. Я ждал, и ждал, и ждал… Пока все посетители ресторана не прониклись ко мне сочувствием и жалостью. Даже принесли бесплатный чесночный хлеб.

– Кто это? – Как Франкенштейн, возрожденный к жизни, Джемма резко выпрямилась и села.

– Скольких ты вчера кинула? Развлекаешься таким макаром каждую пятницу?

– Боже мой! Ты слесарь!

Она отбросила одеяло и выпрыгнула из постели, прижав к уху телефон. Другой рукой она отбросила назад челку. Как такое могло произойти?

– Сама не знаю, как это получилось! Это так невежливо! Такая невоспитанность! Я ужасно извиняюсь. Но у нас семейный кризис. Я страшно переволновалась, потому что моя сестра чуть не превратилась в настоящую маньячку. Хотя это меня не оправдывает.

– Продолжай…

– Я чувствую себя ужасно. Честное слово!

Она и правда чувствовала себя ужасно. И не только потому, что обидела слесаря, но и потому, что она совершенно забыла о том, чего с таким предвкушением ожидала! Может, она забыла еще что-нибудь и даже понятия об этом не имеет? Что-нибудь хорошее. Скажем, выигрыш в лотерее. Предложение о работе. Ей стало жутковато.

– Тебе и следует чувствовать себя ужасно, – продолжал слесарь. – Как собираешься искупать вину?

Джемма сидела на краешке кровати, скрестив ноги и натянув на колени футболку. Голос на том конце провода был сексуальный и твердый. Может быть, ей стоит завести привычку пропускать первые свидания?

– А-а, искупление… – протянула она. – Я католичка, мы с этим хорошо знакомы. Ну и что мне делать? Купить тебе завтрак?

– Нет. Думаю, ты должна приготовить мне завтрак. Себе – завтрак. А мне – обед. Получится такая трапеза на двоих. И во время этой трапезы ты сможешь рассказать мне о своей психованной сестре.

– С удовольствием, даже с большим удовольствием, вот только я не готовлю. Значит, надо придумать что-нибудь другое.

– Я буду через двадцать минут.

Джемма отпустила футболку и прижала колени к себе, сощурившись от удовольствия.

– Я не готовлю, – повторила она. – Это мои сестры готовят.

– Твои сестры меня не кидали.

После этого он повесил трубку, даже не попрощавшись.

Что ж! Голос был очень, очень приятный!

С другой стороны, вначале они все приятные.

Лин считала, что Джемма зависела от вещества под названием фенилэтиламин. Это вещество разливалось по всему телу, стоило только влюбиться. За последние десять лет Джемма пережила больше четырнадцати романов (Лин вела им счет), и, как говорила Лин, это было даже уже не смешно; наоборот, такая прыть пугала. Наверное, из-за этой-то зависимости Джемма рвала с очередным кавалером, как только роман переходил из первой стадии – влечение – во вторую – интим.

Хорошо, что фенилэтиламин можно было найти в шоколаде. Лин советовала Джемме потреблять больше шоколада, чтобы перевести наконец отношения в третью стадию – длительную и надежную связь.

Джемма подумала, много ли у нее шансов перейти на третью стадию в отношениях с…

С…?

Как, черт возьми, его зовут?

В голове было совершенно пусто, что было дурным знаком.

Она вспомнила, как схватила ключи с кухонного стола и начала укоризненно звенеть ими, точно мать, уличавшая своих детей в очередной шалости, как будто они нарочно сами закрылись в доме. Слесарь тогда с улыбкой посмотрел ей в глаза, потому что был одного с ней роста.

Джемма с сестрами строго соблюдали правило «не ниже метра восьмидесяти», но смотреть этому мужчине в глаза было необыкновенно приятно, как будто они лежали в постели, и это ее немного шокировало. Она подумала: может, правило пора менять?

– Забавно, что люди всегда стремятся показать мне ключи после того, как я взломаю их дверь, – сказал он.

Его волосы были подстрижены так коротко, что он казался практически лысым. Плечи были широкие, нос чуть крючковатый, а ресницы… невероятно длинные. Красивого мужчину они сделали бы женственным. Слесаря же делали красивым.

Джемма так прямо ему и сказала:

– Ресницы у вас просто удивительные.

Была у нее такая плохая привычка: говорить комплименты первым встречным. Как-то женщина, с которой она столкнулась в лифте, узнала, что имеет необыкновенно красивые ключицы. Это привело незнакомку в такое замешательство, что она принялась жать на все кнопки подряд.

– Знаю, – ответил слесарь. – Долго же вы молчали об этом.

Джемма удивленно прыснула, когда он наклонился к ней, наставив на нее свои ресницы. И он тоже расхохотался. Смех у него был утробный, уютный. Таким смеются здоровяки. От этого ей стало еще веселее.

Не успела она отсмеяться, как он представился и спросил, можно ли пригласить ее на ужин в пятницу.

Имя у него было какое-то особенное и почему-то смешное. Непонятно с чего, но она подумала: «Ха-ха, уж это имя я точно запомню». Но было в нем и что-то печальное. Такой еле заметный налет грусти. Странно. Что бы это значило? Что это за имя такое – смешное и грустное одновременно? Интересно! Поскорей бы вспомнить.

Она оглядела комнату в поисках источника вдохновения. Солнечный свет падал через открытое окно, легкий ветерок то поднимал, то опускал кружевную занавеску. Она поселилась в этом доме чуть больше двух недель назад, но уже чувствовала, что он станет одним из ее самых любимых. Солидная мебель красного дерева казалась терпеливой и мудрой, а заваленные всякой всячиной шкафы и полки – дружелюбными и нестрашными.