Книга Большая нефть - Елена Толстая

— «Хахалей» — что за выражение? — возмутилась Алина. Видно было, что возмущается она из последних сил.

— Обычное выражение, все соседки так говорят.

— Мы с тобой — не «все соседки». Изволь выражаться интеллигентно.

— Мам, ну какая тут может быть «интеллигентность»… Мы ведь не про искусство разговариваем! — взмолился Степан.

— Интеллигентный человек, Степушка, остается таковым даже наедине с самим собой, — твердо произнесла Алина.

— Ага, и даже в носу не ковыряет, пока никто не видит, — пробурчал Степан.

Мама улыбнулась. Все-таки это был ее Степка, ее сын, которого она так сильно любила… Ничуть не изменился. Подросток, которого она помнила, никуда не исчез. Хотя голос уже мужской и борода растет…

— В носу ковыряет, но интеллигентно, — сказала Алина. — Да, я отказывала достойным мужчинам именно потому, что считала необходимым хранить верность твоему отцу. И то, что я говорила тебе о нем, — правда. Рядом с ним все остальные кажутся мне неинтересными.

— Ага, — пробурчал Степан. — Ну, рассказывай дальше. Он жив?

— Думаю, да. Жив.

— И не пишет?

— Нет, не пишет… Уже давно.

— А как вы познакомились?

В глазах сына появилось мечтательное выражение. Как будто он просил рассказать ему сказку. Алина вздохнула. Наверное, для каждого ребенка рассказ об обстоятельствах, при которых он появился на свет, — волшебная сказка. История чуда, которое подарило будущему человеку целый мир.

— Мы познакомились на танцевальном вечере, — начала Алина, закрывая глаза. — И сразу полюбили друг друга. С первого взгляда. Поженились на четвертом курсе. Жили в семейном общежитии. Твой отец был гордым человеком, в примаки не пошел. Хотя мой папа готов был предоставить нам квартиру…

— Куда он не пошел? — не понял Степан.

— В примаки. Так говорят, когда муж приходит жить в дом жены.

— Ну и правильно, — одобрил Степан. — Тут я его совершенно понимаю. Мужчина должен быть главой семьи!

— Глава семьи! — Алина протянула руку, погладила сына по голове. — Голова ты моя…

— Почему вы расстались? — Степан высвободился из-под материнской руки. Он знал свою мать: она попытается сократить рассказ, обойти все острые углы. Нет уж, эта хитрость у нее сегодня не пройдет. — Мама, выкладывай все! Сегодня день правды.

Он откусил сразу половину котлеты и принялся двигать челюстями, не сводя при этом с мамы пристального взгляда.

— Ладно, будет тебе вся правда… — неожиданно покладисто согласилась Алина. — Только гляди, не жди ничего особенного. Боюсь, правда тебя разочарует. Нет в ней никаких особенных загадок или роковых совпадений. Просто твой отец не был создан для семейной жизни. Мы с ним это слишком поздно поняли. Когда мы закончили институт, он… Он бросил меня, — собрав все свое мужество, произнесла Алина и посмотрела сыну прямо в глаза.

Он ответил немного растерянным взглядом. Бросил? Маму? В это трудно поверить…

— Именно так все и было, Степушка, — подтвердила Алина в ответ на невысказанный вопрос сына. — Единственная причина, по которой мы расстались, была принципиальная. Я хотела… того, что называется «нормальной жизнью». Жить и работать в Москве, иметь семью. То, что обычно называется семьей. Дети… Пеленки…

Степан опять улыбнулся, на сей раз широко и весело. Мама и пеленки? Представить себе такое было невозможно. Ухаживать за маленьким Степкой и стирать вышеупомянутые пеленки была выписана тетя Паша — дальняя родственница из деревни. Прожив в Москве полтора года, тетя Паша с облегчением уехала обратно к себе в деревню. Не понравилась ей Москва. От нее остались веточка искусственных цветов («мещанство, но — Пашина память, выбросить жалко») и мутная фотография, на которой тетя Паша была изображена в платке, с вытаращенными глазами.

— Не смейся, Степан, я действительно хотела… — повторила Алина.

Степан сразу перестал улыбаться.

— А твой отец назвал меня предательницей. И уехал по распределению — сначала в Башкирию, потом, кажется, в Баку… Я не получала от него никаких писем. Только однажды пришла фотография, которую ты видел. Обратный адрес был какой-то непонятный, впечатление, что писать нужно было куда-то в юрту, кочующую по степи… В общем, я ему не ответила.

— Но хотела? — настаивал Степан.

— Хотела… В первую минуту. А потом передумала.

— Погоди, — остановил ее Степан. — Он что, даже не знает, что я… что я родился?

— Нет.

«Он бросил тебя, но не меня, — подумал Степан. — Он не бросил бы нас обоих… если бы знал. Но он не знал».

— Мама, почему ты не рассказала ему обо мне? Почему не нашла его?

Алина Станиславовна долго молчала, прежде чем ответить. Ей пришлось побороть слезы, внезапно подступившие к глазам.

— Выяснилось, Степушка, что у меня тоже, оказывается, есть гордость.

— Ясно, — после паузы подытожил Степан.

Он не подозревал, сколько боли причинил матери. А она, кажется, решила разом покончить со всеми неприятными разговорами.

— Теперь давай про твой институт.

— Я тебе уже все рассказал.

— Степан, — покачала головой Алина, — мы так не договаривались. Ты сам обещал «день правды». Я тебе выложила всю правду, хотя мне было тяжело и больно это вспоминать. Так что твоя очередь.

— Ну, я забрал документы из Литературного института, — забубнил Степан. — Потому что не хочу писать, а хочу работать. Это я уже тебе говорил.

— Писать — тоже работать, — возразила Алина.

— Да, но работать по-настоящему — это все-таки не писать… Мама, не путай меня! В будущем году подам документы на геологический факультет. А пока, чтобы время не терять и набраться опыта, — поеду в Сибирь. Там сейчас работы непочатый край. Геологи нефть нашли и еще ищут. Устроюсь к ним рабочим, буду осваивать профессию с нуля…

— Ты сперва геологов найди, — сказала Алина без улыбки. — Они небось закопались в тайгу, а она бескрайняя. Степушка, там совершенно другие расстояния. Там леса огромны, а города крошечные. Все наоборот, не как в Москве. И людей мало. Можно месяцами идти и никого не встретить.

— Ничего, зато те, кого встречу, небось обрадуются.

— Если только на уголовников каких-нибудь не нарвешься, — предупредила Алина.

— Мама, ну почему же сразу «уголовники»! — возмутился Степан. — Только потому, что Сибирь? Там живут наши, советские люди. Такие же, как в Москве… И я не стану самым лучшим в стране геологом, если буду овладевать своей профессией только в институте. Практика, как говорил наш преподаватель по стилистике и редактированию, — это мать любого мастерства.

— А я — твоя мать, — сказала Алина. — Доедай макароны. И я хочу, чтобы ты хорошенько все еще раз взвесил. Нельзя принимать такие важные решения вот так, с бухты-барахты.