Книга Американский поцелуй - Дэвид Шиклер

— Скотча нет, — отозвался бармен.

— Может, «Краун Ройал»? — спросил Джереми.

Бармен фыркнул.

— Может, пиво? — предложил он. — Или «Ягермайстер»?

Джереми заказал «Ягермайстер», который подали в пластиковом стаканчике, и вернулся на свое место наблюдать за соревнованием.

На сцене выступал жонглер. Танцоры выделывали элегантные па. Три парня из «Маркс бразерс» мололи чепуху и вызвали аплодисменты. Ужасная певица Фрида забыла слова песни и, расплакавшись, убежала.

— Джереми Якс, — вызвали его в жюри, — в номинации «Конферансье».

Джереми вышел на сцену. Он сел на стул посреди сцены, освещенной огнями рампы. Он слегка улыбнулся публике, как это делал его дедушка. Он потягивал свой «Ягермайстер». Прямо перед ним находился столик жюри.

— Скажи что-нибудь, — предложили в жюри.

Джереми кивнул. Он понял, что от него требуется. Конкретного плана у него не было. Он ожидал, что на ум придет удивительный, искрометный анекдот, но ничего не происходило. Прошла минута. Джереми отхлебнул «Ягермайстер».

«Расслабься», — приказал он себе.

Судьи что-то записали.

— Хм, — произнес Джереми.

Его сердце готово было выскочить из груди. Он видел, как Патрик нахмурился. Люди вертелись на своих местах, переговариваясь. Джереми уставился на стаканчик в руке.

— Что такого в солодовом ликере? — заикаясь, вымолвил он.

Одна из судей улыбнулась.

— Мы не знаем, — ответила она. — Что такого в солодовом ликере?

Джереми не отвечал. Он неподвижно сидел на стуле. В его желудке начался мятеж, а в голове происходила революция. Он пытался придумать историю. Хоть какую-нибудь историю.

— «Ягермайстер», — начал он, — это по-немецки — охотник.

Кто-то в зале вздохнул. Наступило молчание.

— Женщины — сельдерей, — выпалил Джереми.

«Ховел» погрузился в молчание. Патрик Ригг вышел. Люди смотрели в пол.

— Спасибо, — сказали судьи.

Джереми это выбежал из бара на холодный октябрьский воздух. На улице, в темноте, под кронами деревьев он пришел в себя. Он думал, что будет беситься, плакать или скрежетать зубами. Он уже был готов взорваться, как заметил впереди какую-то фигуру. Это была девушка, она стояла на коленях, закрыв лицо ладонями. Джереми узнал Фриду, бездарную певицу.

— Эй, — окликнул он. — Эй, ты!

Фрида подняла на него глаза. Ее лицо, в подтеках туши и теней, выглядело несчастным.

— Тебе удалось? — всхлипнула она.

— Что?

Фрида показала на «Ховел».

— Я-я имею в виду, у тебя получилось? Там, на сцене? Ты справился?

— Нет, — признался Джереми. Его голос был тверд. — Я провалился.

Как только он это сказал, то почувствовал холод в животе. Это была новая, хладнокровная ярость. Болезненная, но правильная. Он почувствовал, что готов к подвигам. Как будто он побил дедушку.

— Я Джереми Якс, — представился он. Его трясло. — Я ужасен.

Фрида вздрагивала. Она вытерла лицо и протянула руку разъяренному юноше.

— Я Фрида, — сказала она, — пойдем.

Они пришли в комнату Фриды. Подчиняясь молчаливому, обоюдному согласию, Джереми начал раздевать Фриду. Он делал это грубо, но она не сопротивлялась. Потом они легли.

Когда они занялись сексом, Джереми смотрел прямо в глаза Фриды. Он двигался в ней, мстя за пережитую ночь. Фрида издавала жуткие звуки, ничем не отличавшиеся от звуков, издаваемых ею в «Ховеле». Когда все было кончено, они лежали, обнявшись. Руки Джереми дрожали. Фрида закрыла глаза. Джереми хотел сказать что-нибудь на прощание, но ничего не лезло в голову. Он просто встал, оделся и ушел.

Когда ему исполнилось двадцать три, Джереми Якс вернулся в Манхэттен. К этому времени он закончил колледж по классу русской литературы, приобрел седину и квартиру в Примптоне, на пересечении Западной Восемьдесят второй и Риверсайд. Еще он работал помощником режиссера в театре «Лукас», на Пятьдесят Первой улице, историей которого он восхищался.

«Лукас» переживал упадок. В 1930-х он гремел на Бродвее, ставил мировые премьеры нескольких известных произведений, в том числе «Убей меня позже» Хантера Фрэнка и «Восемь коробок» Даззл Мак-Интайр. Сами пьесы и театр пользовались популярностью благодаря своей нерафинированной, агрессивной честности. Постановкой «Убей меня позже» даже заинтересовалась нью-йоркская полиция в 1938 году, так как актеры, игравшие жертву убийства, сменялись каждый день и после представления каждый раз исчезали из состава труппы. Владелец «Лукаса», Себастьян Хью утверждал, что это всего лишь хитроумная уловка, придуманная, чтобы подогреть интерес зрителей. Жители Нью-Йорка попадались на крючок и скупали билеты пачками.

К началу 1990-х, когда Джереми Якс устроился на работу в театр, для «Лукаса» наступили не лучшие времена. Все было в запустении. Черные плюшевые кресла нуждались в ремонте, а с потолка сыпалась штукатурка. К тому же Майкл Хью, нынешний владелец и директор «Лукаса», не собирался ставить сенсационные, шокирующие пьесы.

— Сатира — хорошо, — говорил Майкл, — ирония — замечательно. Но никакого экзистенциализма. Никакой аморальности. Никакой внутренней опустошенности.

Майкл сидел у себя в офисе, разговаривал по телефону с автором последней постановки. Джереми Якс находился в соседней комнате и подслушивал.

— Теперь, — говорил Майкл, — есть недоработка в пьесе «О мышах и мышах».

Джереми вздохнул. Премьера спектакля «О мышах и мышах», нового шоу «Лукаса», должна была состояться через месяц. Спектакль выходил за рамки традиционного репертуара театра. В пьесе все актеры играли в костюмах гигантских мышей.

— В первом акте все хорошо, — продолжал Майкл. — А вот во втором… Что это за катание мышей во втором акте?

Джереми опять вздохнул. С самого основания театром управляла семья Хью, известная на Манхэттене театральная династия. Хью всегда выступали продюсерами и режиссерами шоу, а иногда даже редакторами пьес. Это было не принято, но Лукас Хью, основавший театр в 1890 году, был невероятно богат и мог себе это позволить. Майкл Хью тоже.

— Хорошо, — закончил разговор Майкл Хью, — я хочу исправленную рукопись к завтрашнему дню! — Он повесил трубку.

Джереми вздохнул в последний раз.

— Я все слышу, — отозвался Майкл, — в чем дело?

— Ни в чем, — пробормотал Джереми.

Майкл показался в дверях. Ему было пятьдесят. Как и Джереми он был обрюзгший и высокий — ростом шесть футов. У него были бакенбарды и дурной запах изо рта.

— Давай поговорим, Якс, — предложил Майкл.

Джереми не испытывал симпатии к Майклу, хотя Майкл хорошо ему платил, не нагружал работой и всегда спрашивал его мнение на репетиции.