Книга Корпорация Чесс. Международный дефектив - Ната Хаммер

– С мотивацией мы вам поможем. Начнём преследовать.

– Можно спросить за что?

– Найдём за что. Досье на вас большое. Я уже распорядился обыск в вашем шахматном банке организовать и репортаж про ваши инвестиции в иностранные экономики на ведущем канале сделать.

– Так инвестиции же не мои. Я – простой организатор пула.

– Это вы потом следователю расскажете.

– А как же моя миссия?

– В смысле?

– Ну, вы же мне поручили: собирать развединформацию по горячим точкам. Точек становится всё больше и больше.

– Одно другому не мешает. Вы же два десятка лет целой республикой руководили в дистантном режиме – теперь в той же манере поруководите партией.

– Республика у нас, Сам Самович, малочисленная и материальных ценностей не производит.

– А вы полагаете, что оппозиционная партия у нас многочисленнее? А вы затем и нужны, чтобы она ничего существенного не производила.

– Позволю себе напомнить вам – за мной ещё контакты с внеземным разумом.

– Всего два раза в месяц. Не вертитесь, Сапсан Никанорович, не отвертитесь.

– Что вы, Сам Самович, вы же знаете – я всегда ко всему готов. Нужно возглавить оппозицию– возглавлю. Если Принц не лишит меня физической оболочки раньше, чем я совершу переход из одной партии в другую.

– Мы к вам приставим охрану.

– Лучше бы все же, чтобы евнуха вернули. Он у нас, некоторым образом, ключевая фигура Чемпионата.

– В каком смысле?

– Видите ли, Принц побоялся свою дочь в нашу криминогенную башню отправлять. Евнухом заменил. И оказался прав. Иначе мы бы сейчас не евнуха, а Принцессы не досчитались.

– То есть евнуха умыкнули по ошибке?

– По ошибке.

– А за Принцессу, значит, в два раза больше хотели.

– Их расценок я не знаю.

– Зато я знаю. На эти деньги всем бюджетникам региона зарплаты выдали бы. Может, вам самому организовать похищение Принцессы?

– Увольте, Сам Самович. Я в этот бизнес не полезу. Голову свернут тут же. Никакая охрана не поможет.

– Ну, хорошо, считайте, что я пошутил. Не стану настаивать. Но партия – за вами.

– Конечно. Если уцелею после Чемпионата…

– У вас, Сапсан Никанорович, – колоссальный опыт выживания и большая изобретательность. Выживете.

– Спасибо на добром слове, Сам Самович!

– Не за что. На слова я всегда щедр. Успехов!

– Благодарю вас!

Любоженов осторожно положил трубку и на цыпочках отошёл от стола. Голова кипела от избытка мыслей. Шум в черепной коробке усиливался. Сапсан медленно приземлился на диван. Что-то твёрдое врезалось ему в ягодицу. Он пошарил под собой рукой и извлёк «Незнайку на Луне». Это был второй литературный герой, наравне с Остапом Бендером, с которым отождествлял себя Любоженов.

Сапсан открыл книгу наугад. Он часто так делал в трудных ситуациях.

«– Знаете, кто вы? – Кто? – с испугом спросил Незнайка. – Знаменитый бандит и налётчик, по имени Красавчик, совершивший шестнадцать ограблений поездов, десять вооружённых налётов на банки, семь побегов из тюрем (последний раз бежал в прошлом году, подкупив стражу) и укравший в общей сложности ценностей на сумму двадцать миллионов фертингов! – с радостной улыбкой сообщил Мигль. Незнайка в смущении замахал руками. – Да что вы! Что вы! Это не я! – сказал он. – Да нет, вы, господин Красавчик! Чего вы стесняетесь? С этакими деньжищами, как у вас, вам совершенно нечего стесняться. Думаю, что от двадцати миллионов у вас кое-что осталось. Кое-что вы, несомненно, припрятали. Да дайте вы мне из этих ваших миллионов хотя бы сто тысяч, и я отпущу вас. Ведь никто, кроме меня, не знает, что вы– знаменитый грабитель Красавчик. А вместо вас я засажу в тюрьму какого-нибудь бродяжку, и все будет в порядке, честное слово! – Уверяю вас, вы ошибаетесь! – сказал Незнайка. – Ну вот! Стыдно вам, господин Красавчик! Неужели вам жалко каких-то там сто тысяч? При таких доходах, как ваши, я бы и двухсот не пожалел, лишь бы быть на свободе. Ну дайте хоть пятьдесят тысяч… Ну, двадцать… Меньше не могу, честное слово! Дайте двадцать тысяч – и убирайтесь себе на все четыре стороны».

«Да, Незнайка, – подумал Сапсан, – мы с тобой снова в интересном положении, со всех сторон сплошной шантаж». Он отложил книжку и взялся за телефон. Нужно срочно связаться с Сосницким, придётся ввести главного судью в курс дела. Сапсан поморщился. Сосницкого он знал, как облупленного. Начнёт теперь причитать: «Сапсан, я не хочу ничего знать про ваш шахер-махер. Не хочу! Ваши хохмочки оставьте при себе. Я дистанцируюсь. Я старый, больной человек. У меня может случиться приступ. И кто тогда будет судить вашу Принцессу? Может быть, вы? Так уже идите и судите, а я пока чаю попью…» Но ожидаемого монолога Сапсан не услышал. Телефон Сосницкого был недоступен. И это было странно. В утреннее время до начала соревнований они регулярно созванивались, и не было ещё случая, чтобы Артур Львович не ответил на телефонный вызов шахматного президента. Сапсан попросил помощника выяснить, кто и когда видел арбитра в последний раз. Не хватало ещё, чтобы вместе с евнухом Ахметовы прихватили и главного судью.

Глава 8

А главный судья уже второй час сидел в кабине неподвижного лифта, погруженный в кромешную темноту. Когда раздираемый сомнениями и тревогами, измученный бессонницей и пиелонефритом, ранним утром он спускался в лифте, чтобы проверить готовность игрового зала, свет внезапно погас, лифт дёрнулся и замер. Где-то там, снаружи захлопали двери, послышался топот ног, возбуждённые голоса. Кричали, роняли, волочили, стучали. Он тоже постучал. Но никто не обратил внимания. Он бросился нажимать на все лифтовые кнопки. Но кнопки оставались бесчувственно безучастны. Он вынул из кармана телефон и дрожащей рукой стал вызывать на связь всех подряд. Но бетонный саркофаг лифта экранировал его призывы к окружающим. Артур Львович вообще боялся замкнутого пространства, а тёмного замкнутого пространства с ограниченным запасом воздуха боялся ещё больше. Короче говоря, наряду с пиелонефритом он страдал ещё и клаустрофобией.

Артур Львович был человеком довоенной закваски, и до войны он откликался на Абрама или Абрашку, как называли его родители. Фашистскую оккупацию маленький Абрашка провёл вместе с матерью в погребе сердобольной соседки, потом бедовал в лесах с еврейским партизанским отрядом, но считал себя счастливчиком, потому что в отличие от окрестных детей сумел уцелеть. Однако тёмного замкнутого пространства с тех пор не переносил.

В сознании тут же всплыла картинка из детских кошмаров, Артура Львовича пробил холодный пот, у него защемило сердце. Он нащупал пенал с нитроглицерином в кармане пиджака и стал вслепую вытряхивать капсулу. Руки ходили ходуном, и капсулы посыпались на металлический пол с холодным сухим треском. Но все-таки одна капсула попала в сложенную ковшиком ладонь, Сосницкий потянулся к ней ртом, перехватил губами, разгрыз для быстрого результата, прислонился к стене и осторожно, но облегчённо вздохнул отпущенной из когтей иррационального страха грудью.