Книга Замуж после 30-ти. Твое счастье – впереди! - Лада Лузина

Подружке повезло. Родители делятся на две категории. У одних истерический крик малыша вызывает пассивную реакцию «Лучше дам, иначе не успокоится». Иные занимают позицию папы подруги, демонстрируя: навязчиво-кричащее желание — не гарант получить желаемое. Напротив — зачастую оно-то и гарантирует нам отказ.

Типичный пример — любовь. За нее нужно бороться? Конечно! И мастерский любовный блицкриг нередко приносит плоды. Однако чересчур напористую лобовую атаку можно сравнить лишь с попыткой изнасилования, коли не реального, то психологического. В 19 лет я безумно влюбилась в парня. Я забрасывала его любовными письмами. Я без приглашения явилась к нему на день рожденья с букетом цветов. Я закрутила роман с его братом, чтоб чаще бывать у них дома и встречаться с ним утром на кухне… Все закончилось тем, что он начал шарахаться от меня, как от чумы. Хотя вначале (я до сих пор уверена в этом!) я нравилась ему. Но, желая усилить это чувство, я сделала все, чтобы уничтожить его на корню и вызвать прямо противоположное — страх и желание не видеть меня никогда.

Именно в любви мы чаще всего совершаем эту ошибку. Теряем ее — оттого что слишком сильно хотим удержать. Чем чаще мы спрашиваем у мужчины «Скажи, ты точно любишь меня?» — тем менее охотно он говорит это. Чем чаще он подозревает нас в измене, ревнуя к каждой тени, тем меньше нам хочется доказывать свою чистоту. Избитые истины! Но это ничуть не мешает нам день за днем совершать все те же избитые ошибки. Чем больше мы пытаемся закабалить партнера, требуя от него отчета даже в его мыслях и снах, тем отчаяннее он рвется на волю.

В свое время мой — тогда еще будущий — муж едва не совершил вышеупомянутый промах. Сделав мне предложение, он заговорил о свадьбе как о решенном вопросе еще до того, как я сказала ответное «да». Я рассказывала ему о своих сомнениях, страхах — он насмешливо отмахивался: «Глупости. Все решено». Отчего мои опасения немедленно выросли втрое. «Пойми! — воззвала я. — Я отношусь к породе людей, которые не выносят никакой кабалы. Если меня запереть, я буду думать только о том, как удрать и ломиться в закрытую дверь. Чтоб удержать меня, нужно открыть дверь нараспашку. Дать мне возможность самой захотеть остаться». Не знаю, понял ли он, но внезапно он замолчал. Вообще перестал вспоминать о браке. Он молчал так долго и упрямо, что в один примечательный день я занервничала: «А не передумал ли он жениться на мне?» И тут же сказала: «Да!».

Поскольку, как упомянуто выше, обратный алгоритм манипуляции мной столь беспроигрышный, что остается удивляться, почему так мало людей используют его, предпочитая бесперспективную лобовую атаку. То ли родителей, прививающих детям веру «чтоб получить, нужно кричать “дай!” до упора», больше, чем таких, как отец подруги. То ли людей, готовых уступить, в мире больше, чем таких упрямиц, как я. Но несомненно одно — тех, кто предпочитает ломать других, больше! Во всех сферах.

В начале журналистской карьеры я сменила немало главных редакторов, исповедующих несгибаемый принцип: «Пиши о том, что я сказал, и иди, куда я послал». Конечно, у моих начальников имелось куда больше прав требовать беспрекословного подчинения, чем у друзей и любимых. Чего им не доставало, так это логики. «Ну зачем, — недоумевала я, — вы заставляете N писать светскую хронику, если знаете, что он делает это плохо, зато хорошо берет интервью. Пусть занимается интервью, а по тусовкам ходит кто-то другой». «Журналист должен одинаково хорошо делать все», — отрезал очередной шеф и продолжал распекать N на собраниях за некачественный обзор светских событий. И я не знала, как оспорить начальственный аргумент до тех пор, пока не пришла в «Женский журнал» и не услышала: «Мы не будем навязывать тебе темы для рубрики. Пиши о том, о чем ты хочешь. О том, что его действительно волнует, человек всегда пишет лучше». Собственно, по этой причине я и задержалась в издании так надолго. Трудно было придумать лучший способ закабалить меня, чем предоставить мне полную свободу.

Лет пять назад мы договорились со знакомой пойти на двойное свидание. Она возлагала на мероприятие большие надежды. Я предупредила, что в ближайшие двое суток я занята — мне нужно написать и сдать материал. Но в конце первого дня она прибежала ко мне, подпрыгивая и сверкая глазами: «Прости… Я уже договорилась на завтра! Пожалуйста, пожалуйста, я тебя очень прошу!» Ей удалось переломить меня. Но результат не соответствовал ее ожиданиям. Так и не сумев переключиться на беззаботную волну любовного флирта, я испортила весь праздник. Я сидела в ресторане чернее тучи, уныло размышляя о своей неоконченной работе и неминуемом объяснении с начальством. Не могла поддержать веселый разговор, то и дело замолкала, погружалась в себя. Свидание закончилось пшиком. «Почему ты вела себя так?!» — обиделась знакомая. «А на что ты рассчитывала? — не выдержала я. — Чтобы я делала то, чего не хочу, да еще и искренне радовалась этому?»

Абсурдное желание. Но до чего распространенное! В любви, в работе, в отношеньях отцов и детей. Как редко мы задумываемся, что нельзя заставить любить, радоваться, хотеть, мечтать и стремиться. Можно заставить сделать что-либо. Если в твоих руках рычаги власти, ты можешь вынудить любимого, ребенка, сотрудника совершить желанный для тебя поступок. Но сколь бы ты ни принуждала мужчину повторять «Я люблю тебя», ты не заставишь его чувствовать это. А значит, все равно не получишь желаемое! Многие люди склонны уступать чужим требованиям. Многие дети идут по указанному папой и мамой пути, поступают в намеченный ими институт, соблюдают навязанные законы и правила… Но многие ли испытывают при этом счастье, благодарность и непреодолимое желание чаще видеть любимых родителей? Тот самый спектр чувств, который, по мненью наставников, должны вызывать их приказы.

Недавно приятельница серьезно рассорилась с матерью. Ее мама не сомневалась, что она вправе прийти в гости к дочке в любое время дня без звонка и, когда бы она ни пришла, дочка, зять, внуки должны ужасно обрадоваться ее появлению. Она была уверена, что они обязаны всегда отмечать вместе все праздники, включая именины и не исключая восточный Новый Год, — и на свете не существует причины, по которой ее близкие могут не желать этого так же сильно, как она. Как и многие, она считала, что ломать других — кратчайший путь к желаемому результату. Идти в обход, понимать, вслушиваться в чужие «хочу-не хочу» — и дольше, и труднее. Много лет она успешно подчиняла дочку себе, не замечая разницы между поступком и чувством. И, как всех в мире мам, ее можно понять: она мечтала об идеальном мире, где родители, дети и внуки регулярно собираются за огромным столом, все счастливы и очень любят друг друга. И самым грустным в истории мне кажется то, что эта женщина сама сделала все, чтобы ее реальная мечта стала недостижимой.

Ибо, в общем и целом, дочь разделяла идеалы родительницы. Только мир не всегда соответствовал идеальной мечте. И муж не был в восторге от того, что, устав после работы, он должен сползать с дивана и изображать безумную радость при виде тещи, а ее визиты были непредсказуемы, как бомбежка. И начальник не желал давать отгулы по случаю маминых именин и всех прочих, не прописанных в рабочем календаре, красных дат. И детей хотелось хоть раз свозить на Новый Год в Диснейлэнд. И, год за годом совершая из-под палки поступки, свидетельствующие о любви к матери, она давно испытывала совершенно иные чувства: усталость, обреченность и осознание: «Она хочет слишком уж много!».