Книга Жаркая луна - Мемпо Джардинелли

Он искоса взглянул на Арасели. Почти ребенок, но ни одной слезинки в глазах, никакого волнения, хотя у нее было на это достаточно оснований. Арасели была как будто бесчувственной. Всего лишь прошлой ночью она сопротивлялась и даже боролась; теперь же она была вся, как из стали.

— У нас была полиция, — сказала она очень тихо и не глядя на него. Сказала она это как бы случайно, шагая и глядя пристально под ноги.

Рамиро предпочел промолчать.

— Они задавали нам вопросы. Мне, маме, моим братьям.

Арасели незаметно сворачивала с дороги. Рамиро обернулся назад: дом Теннембаумов остался далеко позади. Арасели подошла к дереву; в этом месте начинались поросли высокой травы и кустарников. За ними, еще дальше, растительность становилась еще гуще и сливалась с чернотой ночи.

— Что они спрашивали?

— Они хотели знать, в котором часу вы уехали отсюда. Ты и папа.

— И что же?

— Никто не мог им точно сказать.

— Ты тоже?

— Я тоже.

— А что же ты сказала?

Арасели прислонилась к дереву, ствол его был слегка наклонен. Она возбужденно дышала.

— Не беспокойся.

Она легко провела ладонями по бедрам, с намеком, сверху вниз. Дыхание ее стало тревожнее: она вдыхала воздух открытым ртом. Это возбуждало Рамиро.

— Иди сюда, — сказала она, поднимая юбку.

При слабом свете луны вырисовывались ее точеные бронзовые ноги, у Рамиро закружилась голова — под платьем у нее ничего не было. Ее лобок был влажен, она подогнула ноги, и Рамиро проник в нее, со звериным хрипом, как животное, повторяя ее имя: «Арасели, Арасели, о Господи, ты меня с ума сведешь, Арасели…» Они ворочались дико, обнимаясь, слитые воедино, как два куска расплавленного металла, грубо лаская друг друга. Ее руки впивались ему в спину, и Рамиро чувствовал, как она покусывает ему ухо, лижет его, обслюнивая ему всю шею, и оба они стонали от наслаждения.

Когда все кончилось, они продолжали стоять обнявшись, прислушиваясь к дыханию друг друга. Рамиро открыл глаза и увидел ствол дерева, огромного жасмина… и в складках коры будто затаились все его сомнения, весь ужас и возбуждение, которые внушала ему Арасели. Он чувствовал, что обладает чем-то опасным, роковым, гнусным. Но и в его собственном поведении было нечто зловещее: он растлил эту девочку.

В свои тридцать два года он вдруг ощутил себя погибшим, а свой успех в обществе разрушенным. Возникло предчувствие, что это конец его карьеры, конец надежды на будущее, на введение его в штат университетских профессоров, на возможное назначение на крупный пост в военном правительстве, например на место судьи или министра. Все его мечты рухнули. И все из-за девчонки, подростка, завлекшего его с дьявольской решимостью. А ведь она годилась ему в дочери. Чего доброго, она забеременеет. Конец всем моральным устоям: это было гаже, чем стать убийцей. Он не мог сдержать своей страсти, отныне всем его страстям суждено было выходить из берегов, как разливается каждый год река Парана. Арасели была ненасытна, и ее уже нельзя будет остановить. И он сам уже не выберется из этой пропасти. Когда они были вместе, то были способны на любую гадость. Их отношения преступны, оба они раскалены, как луна — свидетельница их объятий.

Они молча отделились друг от друга и привели в порядок одежду. Они пошли к дому, шагая так же степенно, как и тогда, когда входили в парк.

На полдороге к дому из парка вышел какой-то человек; волосы на голове у Рамиро стали дыбом, когда он подумал, что кто-то мог их увидеть. И он остановился как вкопанный, ощетинившись, когда узнал инспектора Альмирона.

XV

— Добрый вечер, — сказал Альмирон. Потом, обращаясь к Арасели: — Добрый вечер, сеньорита.

Они поздоровались с инспектором, слегка наклонив голову.

— Доктор, необходимо, чтобы вы последовали за мной.

— В этот час, инспектор?

— Да, пожалуйста. — И он опять посмотрел на Арасели. — Идите спокойно домой, сеньорита Теннембаум.

Арасели послушалась и удалилась покорно, не прощаясь ни с кем из них. Она даже не взглянула на Рамиро.

— Это арест, инспектор? В чем дело?

— Прошу вас, следуйте за мной, поговорим в Управлении.

— Еще какие-то формальности?

— Доктор, мы стараемся действовать деликатно.

— В этой стране полиция никогда не отличалась особой деликатностью, инспектор.

— Идите за мной, пожалуйста.

Альмирон повернулся и пошел к светло-серой машине марки «форд фалькон». Рамиро заметил, что у автомобиля не было номера. С другой стороны дороги вышел низенький толстый человек, одетый в лоснящийся темно-синий костюм из синтетической материи. Все трое влезли в машину, которой управлял третий полицейский, огромный темнокожий человек с закатанными рукавами рубашки, в руках у него был влажный от пота платок.

Они ехали в Ресистенсию в полном молчании. Рамиро предпочел ни о чем не спрашивать и не иронизировать. Атмосфера в «фальконе» была ледяная, несмотря на пылающую от жары ночь, и Рамиро стал смотреть на луну через раскрытое окошко машины. Воздух был горячий, вся местность была горячей в этом декабре семьдесят седьмого. Он вспомнил об Арасели, подумал о том, что замешан в очень грязной истории, и ужаснулся.

Приехав в Управление, Альмирон и низенький тип привели его в ту же комнату, где Рамиро побывал в полдень. Лампочка ярко освещала помещение и нагревала его еще сильнее. Рамиро посадили на стул. Альмирон взял другой стул, сел задом наперед и начал рассматривать свои руки, как бы показывая этим, что времени у него больше чем достаточно. Второй остался у полуоткрытых дверей.

— Послушайте, доктор, — сказал Альмирон, вздохнув наигранно, — признаюсь вам, что в этом деле есть много несовпадающих деталей. Расскажите мне снова, со всеми подробностями, что вы делали вчера ночью.

Рамиро послушался. В течение долгого времени уверенным голосом он четко повторял все то, что уже раньше рассказывал. Он добавил подробностей, рассказал о встрече с полицейским патрулем и припомнил, о чем они говорили с Теннембаумом: о дружбе доктора с отцом Рамиро, о Мишеле Фуко (Рамиро был уверен, что Альмирон не имел понятия, о ком шла речь, но это позволило ему лишний раз напомнить о парижском прошлом). И наконец, он добавил, что его мать может засвидетельствовать точный час, когда он вернулся домой. Он закончил, испытывая удовлетворение от всего сказанного.

— Хотите, я скажу вам правду, доктор? — заговорил Альмирон, кивнув головой.

Рамиро посмотрел на него, нахмурившись.

— Я думаю, что все, что вы рассказываете, это правда на девяносто девять процентов. Меня беспокоит этот недостающий процент.

Рамиро продолжал смотреть на него, не отвечая. Его загнали в ловушку, но молчание было его козырем. Он ни на шаг не отступит от своей версии. Он будет повторять то же самое еще двадцать раз, и его никто не собьет. И чем больше он будет рассказывать эту историю, тем скорее убедится сам, что все произошло именно так. И если его начнут обвинять, он будет отрицать это. Отрицать, все время отрицать.