Книга Сироты небесные - Ирина Андронати

– Ты не любишь Барс марцал. Можешь зло – доступен. Не делаешь. Хорошо. Мы нет ошибки выбор ты. Теперь говорим опять: маленькие – безопасность, большие – идти назад. Смерть. Зачем. Так?

Санька уже привык к тому, что эрхшшаа способны бесконечно долбить одно и то же. Возможно, это был их способ думать.

– Первый раз, – продолжил Рра-Рашт. – Время назад. Сейчас знаем: много… – он быстро перебрал пальцы, вспоминая нужное числительное, – двенадцать шен-тейр эрхшшаа больше нет. Пять их корабли остаться есть. Большой корабли. Целые.

Санька, привыкший к манере котов изъясняться, перевёл про себя: за последние полгода на двенадцати кораблях, сопровождаемых шен-тейр – бригадами инженеров-эрхшшаа, – что-то произошло. Из двенадцати кораблей семь, надо понимать, погибли, а пять кораблей вернулись – но без котов на борту…

– Знаю где, – продолжал Рра-Рашт. – Ищем ответ?

– На имперских кораблях?

– Знаем где, – подтвердил кот. – Можно быть тихо. Мало люди. Ты и один. И другой Барс марцал. Надо. Ищем будем.

Санька сглотнул.

– Когда улетаем?

– Хорошо, – принял его согласие кот. – Сегодня нет. Завтра. Лететь средний.

"Средний" – значит, около месяца, перевёл про себя Санька, но на всякий случай уточнил:

– Лететь – месяц?

– Легко может быть, – согласился Рра-Рашт. – Месяц, да, примерно. И, – он поднял палец, – никому не знать не объяснять. Секрет.)

Глава третья. САМОЕ СТРАШНОЕ

31-й земной (44-й местный) год после Высадки, 11-го числа 4-го месяца.

То, что гордо именовалось Свалкой, вряд ли когда-либо ею было. Олег приходил сюда не в первый раз, разумеется, и даже не в сотый, но так и не мог смириться с этой картиной давнего опустошения. Что могло рвануть с такой немыслимой силой? Здание, которое сейчас напоминало заросший лозой и мхом полукруглый кратер, построено (или выращено?) было из такого крепкого монолита, что Олег так и не сумел отколоть от стены ни кусочка. Розовато-восковой камень с тёмными прожилками, который больше нигде не встречается…

Интересно, что обломки точно такого же цвета и с такими же прожилками, в изобилии разбросанные повсюду в ближайшей, ближней и не очень ближней округе, – крошатся, как мел. Именно в качестве мела их и используют в школе.

Возле развалин можно не искать: пусто. Взрывом из домов всё вымело далеко-далеко. Можно сказать, к чёртовой бабушке. Кой-какие вещи находили и в сорока километрах отсюда. Но основная масса упала в секторе, который начинается в километре от здания и заканчивается в шести-семи.

Для того, чтобы не бить зря ноги, нужно обладать э-э… не вполне рациональным чутьём. То есть искать там, где, по идее, найти ничего нельзя.

Многие, кто отваживается ходить на Свалку, ходят с лопатами. Олег считал это слабачеством. То есть лопатку, конечно, нужно иметь – на случай, если хреновина сидит в земле или под корнями и голыми руками не изымается. Но копать всё подряд… ну уж нет. Извращение это.

В тени разрушенного здания они сделали получасовой привал, перекусили ломтиками кривых баклажан и вялеными мясными корешками. Было уже хорошо за обед, и начинался тот пропитанный зноем час, когда над травами поднимается и держится марево запахов – такое плотное, что его приходится раздвигать руками. Случалось, что люди теряли сознание в этом мареве или же уходили куда-то, не помня себя. Олег был к травяным запахам стоек и знал, что ребятишки продержатся тоже. Сегодня, может быть, зной будет не так неистов – всё-таки солнца нет, небо затянуто белёсой светящейся пеленой с сизыми перьями по краям… зато нет ветра – и влажность.

Летом – где-нибудь в Яйле – да ещё после грозы…

Олег отогнал лишние мысли.

– Подъём, – скомандовал он, взвалил на плечи старый выцветший рюкзак и зашагал, не оглядываясь.

* * *

До самого вечера попадалась сущая безделица, за которой и наклоняться-то лениво, и Артём в какой-то момент вообще перестал смотреть под ноги, а наоборот – начал глазеть по сторонам и вверх. Лес тут был странный: старые деревья, когда рвануло, большей частью легли на землю и превратились в труху, только корянные трубы остались, поросшие мхом; а меньшей частью – те, которые устояли, – тоже погибли, но при этом окаменели. Тонкие ветки их посбивало зимними ураганами под ноги, и приходилось блюсти осторожность: кожаную трёхслойную подметку они прокалывали легче шила. Деревья, выросшие после тех событий, стояли длинные, тощие, почему-то всегда наклонённые немного или изогнутые, причём в разные стороны, как попало, а не то чтобы по ветру, или к солнцу, или как-то ещё …

И вот так, разглядывая совсем не то, что следовало, Артём увидел, что у нескольких старых каменных деревьев косо срезаны вершины. Будто летело что-то большое и упало… упало вон там.

В густых колючих кустах.

Кусты – густы…

Артём натянул толстые рукавицы, расчехлил топорик и принялся за работу. Прорубив достаточный коридор, он выбрался обратно и громко позвал остальных.

Кусты маскировали собой продолговатую воронку. Метров пятнадцать в длину, метров пять в ширину. Сквозь мох, устилающий дно, выпирали какие-то металлические рёбра.

– Ух ты… – только и сказал Олег.

– Теперь мы богатые, да? – поинтересовался Артурчик.

– Смотря какой металл, – важно сказал Спартак. – Может оказаться и вообще бесполезный. Помнишь ту трубу?

"Та труба" была найдена не здесь, а в реке: серо-чёрная, толщиной с руку и очень тяжёлая – едва ли в рост человека, а еле-еле доперли её до школьной кузницы. Решили, что свинец. И что же? – стали нагревать, а она возьми да и рассыпься белым порошком…

– Похоже на сталь, – сказал Артём. – На нержавейку.

– Похоже…

– Осторожно, – сказал Олег. – Сначала снимаем мох – от краёв к центру.

Он стал сбрасывать рюкзак и зацепился лямкой за локоть. Сделал движение плечами, не получилось, тогда он крутнулся, что-то зашуршало, подломилось, и мальчишки не успели моргнуть и тем более не успели схватить и поддержать – учитель поскользнулся на мху, съехал в воронку и мгновенно исчез. Мох задрался, и обнажилась блестящая чёрная поверхность "дикого стекла".

– Это Жерло, – наконец сказал Артём, как будто остальные ничего не видели, а главное, не понимали, чтопроизошло.

* * *

Там, за стенами, был день, но внутри просторного помещения царили мгла, полумгла, неверные тени и красноватые отблески. Потрескивая, остывал горн. По углям всё реже пробегали малиновые и винно-красные червячки жара. Пританцовывали язычки неяркого пламени грубых, коряво отлитых свечек и свечечек. Дневной свет, отсечённый тяжёлой дверью кузни, дрожал на пороге, даже не смея искать случайную щель.