Книга Жребий викинга - Богдан Сушинский

Возможно, потому и радовался, что девчушка эта — с вьющимися золотистыми волосами — напоминала иноку одного из тех ангелов, которые навечно поселились в его келье вместе с византийскими иконами. Тем более что появление в мужском монастыре девиц представлялось событием почти немыслимым. Входить в «келийное» здание монастыря, да и то лишь в ту его часть, в которой располагалась библиотека, где предавались чтению монахи и сами княжьи дети, разрешалось только трем женщинам, дочерям великого князя — Анастасии, Елизавете и Анне. Но и среди них инок особо выделял Елизавету, появлению которой радовался, как первому весеннему солнцу.

Дамиан довел их до порога кельи, открыл перед княжной дверь и молча дождался, когда Прокопий оторвет взгляд от пергамента.

— Это снова ты, дитя Божье?! — радостно покачал головой переписчик. — Заходи, заходи, дщерь Господняя! Чувствовала, чувствовала душа, что сегодня мою мрачную келью должен посетить ангел.

Инок осторожно, аккуратно положил у чернильницы перо, которым писал, подошел к робко остановившейся у двери княжне и лишь в последнее мгновение удержался от того, чтобы по-отцовски погладить Елизавету. Притрагиваться к девичьему телу монаху нельзя было никогда и ни при каких обстоятельствах. Поэтому Прокопий только обвел руками вокруг ее головы, словно очерчивал над ней сияние ангельского нимба, и тяжело, с какой-то затаенной отцовской горестностью, вздохнул.

Дамиан знал, как вдохновенно любил этот пятидесятилетний монах детей и как, возможно, больше, чем любой из них, в монастыре молящихся, страдал от того, что не мог и уже никогда не сможет одарить хотя бы одно юное существо частицей своей погубленной отцовской ласки.

— Спасибо, что привел ее сюда, брат Дамиан, — с благодарностью произнес он, все еще не отводя рук от нимба и как бы благословляя вошедшую сюда.

— Таковой была воля княжны, брат Прокопий.

— Можешь считать, что отплатил мне добром за науку мою и все прочее добро, — не воспринял его объяснений переписчик святых текстов. И при этом недобро, подозрительно скосил глаза на все еще остающегося за порогом кельи варяга Эймунда, которого недолюбливал с первого дня появления этого норманна при княжеском дворе.

Дамиан молча поклонился и вышел, а переписчик усадил княжну на стул рядом с собой и попросил прочесть только что исписанную им страницу. Елизавета сначала с трудом разобрала несколько первых слов, но потом немного привыкла к почерку книжника и читала уже свободнее. Рядом лежали две покрытых воском дощечки и маленькое аккуратное стило, которым княжне разрешалось переписывать отрывки из летописей[21]. Елизавета была уверена, что и сегодня монах позволит ей немного поупражняться в переписывании Евангелия.

— Видишь, варяг, какой учености княжну растим для сына кого-то из норманнских королей?

— Вижу, давно вижу, — решительно повел плечами, словно перед схваткой разминался, Эймунд. — Она — истинная шведка.

— Да, истинная, — машинально как-то подтвердил монах, но вдруг осекся. — Почему же шведка? Из русичей она, киевская княжна.

— Она шведка, как и ее мать, ее братья, — решительно молвил викинг, сурово насупив брови. — Когда сыновья князя Ярослава займут престолы в русских городах, окажется, что всей Русью правим мы, норманны. И дружины воинские у каждого из них будут норманнские, и жены тоже.

Высказав все это, Эймунд рассмеялся настолько воинственно, словно только что поверг доселе непобедимого врага.

Прокопий поднялся, подошел к окну и какое-то время стоял спиной к варягу, осматривая открывшуюся ему часть двора, в конце которого все еще сидел на земле обессилевший после очередного провидческого экстаза юродивый Никоний.

— Неужели так желает их мать, великая княжна Ингигерда, чтобы Елизавета, сестры и братья ее осознавали себя норманнами? — доверительно поинтересовался монах.

— Достаточно того, что этого хочу я.

— Ты — это понятно. Меня интересует желание великой княгини Ингигерды. Мне ты можешь говорить правду. В дела княжеские не вмешиваюсь, поскольку не дано мне. Однако же знать хочу истину, какая она есть.

— Зачем она тебе, монах? — к монахам, как и ко всем прочим мужам, не обладающим навыками и мужеством воинов, он всегда относился с нескрываемым презрением, как обычно относятся к людям жалким, а посему недостойным.

— Да потому, что знание сие дарует мне, книжнику монастырскому, многие раздумья о судьбе земли нашей Русской.

— Ну, если эти знания нужны только тебе… — снисходительно улыбнулся норманн, — тогда поведаю.

Он прошелся по келье, остановился возле огромного сундука, на плоской, металлом обитой крышке которого лежало несколько массивных книг — лишь небольшая доля того книжного богатства, которое таилось в самом сундуке. Затем подошел к княжне Елизавете, которая, шевеля розовыми губками-лепестками, читала написанное монахом… А тем временем Прокопий внимательно, напряженно следил за каждым его движением и терпеливо ждал. И лишь когда терпение его иссякло, напомнил:

— Все, что ты скажешь, останется между нами. Если княжна что-либо и поймет-запомнит из молвленного тобой, то попытается рассказать только матери, которая тоже вряд ли станет вдумываться в ее лепет.

— То, что она порой говорит, уже далеко не лепет, — заметил викинг. — Но в общем ты прав. Так вот, неужели ты, книжник, до сих пор не понял, что мы, дружины норманнов, находимся в Новгороде и Киеве не по воле Ингигерды? И то, что делает для нас, чем жертвует ради нас, дружинников, князь, изрубивший в отместку за нападение на норманнов тысячу знатных новгородских воинов[22], тоже не только воля Ингигерды. Она всего лишь покорно делает то, что ей советуют люди, говорящие от имени короля Швеции.

— Не ведаю, известно ли сие князю, но мне известно, — пробормотал Прокопий.

— И если мы стремимся к тому, чтобы дочери князя были воспитаны как настоящие норманнки, то не только потому, что этого страстно желает их мать. Принцесса Ингигерда как раз довольно легко смирилась с тем, что ей суждено было стать княжной славян, и лучше любого из нас, воинов, сумела изучить ваш язык и ваши обряды. Для нас важно, чтобы, оставив на княжеских престолах норманнов-ярославичей, мы отдали в жены будущим королям и императорам Европы норманнок-ярославен.

Елизавета оторвалась от Святого Писания, поднялась и удивленно посматривала то на Прокопия, то на Эймунда. Она пыталась вникнуть в сущность их нежаркого спора, но пока что это было ей не под силу.

— Шведский король и собравшиеся у его престола люди заботятся о том, чтобы страна ваша со временем стала господствовать на всей огромной территории, от морей студеных до моря Русского[23]и от владений персидских до венгерских лесов.