Книга Неизвестный шедевр Рембрандта - Наталья Александрова

– Я не должен вам этого говорить раньше времени, – тяжело вздохнул адвокат. – Это – нарушение профессиональной этики. Но я чувствую, что иначе вы не примете мои слова всерьез. Дело в том, что незадолго до своей смерти ваш отец решил сделать вас единственной своей наследницей.

– Что? – Галина не поверила своим ушам. – А маме он что – ничего не оставил?

– Видимо, что-то случилось между ними… какая-то черная кошка пробежала… нет, конечно, он оставил ей вполне приличное пожизненное содержание, с тем чтобы она ни в чем не нуждалась и могла сохранить привычный образ жизни, но вам он передал банк и все основные активы. Вы должны вступить в права наследования в день, когда вам исполнится двадцать пять лет. До того дня ваша мать имеет право управлять состоянием, но после – все права переходят к вам.

Галина немного помолчала, осознавая услышанное, и вдруг до нее дошел скрытый смысл сказанного адвокатом.

– То есть… – произнесла она растерянно. – То есть вы хотите сказать, что опасность, о которой вы говорите, исходит… исходит от мамы? Я просто не верю своим ушам! Неужели вы это серьезно?

– Вы неправильно меня поняли! – Стейниц замахал руками.

– А как еще вас можно понять? Я не хочу вас больше слушать! Не хочу! – Галина порывисто вскочила и собралась уже уйти, но адвокат схватил ее за руку.

– Постойте! Вам не приходило в голову, что не только сама Елена Павловна может быть заинтересована в том, чтобы конверт не был вскрыт и собственность вашего отца не перешла к вам, но и кто-то другой? Кто-то, кто использует свое влияние на вашу мать в собственных интересах! И потом, она не могла знать о втором конверте, в том, первом, завещании о нем не было сказано ни слова!

Галина села обратно на скамью и закрыла лицо руками.

Она вспомнила все свои подозрения, возникшие после встречи в аэропорту, вспомнила, как резанул ее счастливый, цветущий вид матери, как вольно держался с матерью управляющий, и поняла, о чем говорит Альберт Францевич.

– Я поняла, что вы имеете в виду… – проговорила она после затянувшейся паузы, повернувшись к адвокату. – Вы думаете, что все это серьезно?

– Еще как серьезно! – с нажимом произнес адвокат и вдруг заторопился. – А теперь, пожалуй, нам лучше разойтись. Я не хочу, чтобы о нашей встрече кто-нибудь узнал… И… я со своей стороны попробую выяснить, кто и каким образом мог узнать о конверте.

Он поднялся со скамьи, но прежде чем уйти, наклонился и проговорил вполголоса:

– Не уходите сразу после меня, подождите несколько минут. И… и берегите себя!

Галина проводила его взглядом, но потом не выдержала, встала и выглянула из-за кустов.

Она увидела, как адвокат вышел из сада огляделся по сторонам и сел в солидную черную машину. Машина отъехала от тротуара, она двигалась в сторону центра.

Галина тоже направилась к воротам сада, и тут увидела, что следом за машиной Стейница поехала еще одна машина – тот самый синий «Фольксваген», который преследовал ее на трассе. Конечно, это могла быть просто похожая машина, но она не верила в такое совпадение.

Девушка вздохнула и побрела к другому выходу из сада, где оставила свою машину. Мысли текли безрадостно.

Ошеломляющая новость, что сообщил ей адвокат, не укладывалась в голове. Собственно, она даже не очень удивилась поступку отца, он раньше не раз говорил, что именно она продолжит его дело, для того он и послал ее в Высшую финансовую школу. Мама, конечно, совершенно не разбиралась в банковском деле.

А вот интересно, подумала Галина, откуда она может знать, что Сергей Михайлович такой хороший управляющий, ведь в делах-то она совершенно не разбирается. Он ее убедил, разумеется, он крепко взял ее в руки, и теперь она ему слепо доверяет.

Вот именно, хватит отмахиваться от очевидного, у мамы с управляющим, несомненно, роман. Галина сразу это поняла, почуяла своим обострившимся чутьем, как только увидела их в аэропорту, только верить не хотела.

Что ж, если смотреть на вещи шире, то дело житейское, мама после смерти отца была очень одинока… но почему именно с ним? Роман с подчиненным… не сама ли мама учила ее, что нельзя иметь никаких неформальных связей с людьми, которые на тебя работают? Даже дружбы близкой лучше не иметь! Предпочтительны ровные спокойные отношения. И вот теперь…

«Еще бы с шофером роман завела!» – с неожиданной злобой подумала Галина.

Глава вторая

Розенкранц и Гильденстерн

– Ун-де-труа! – повторил учитель танцев. – Выше ногу, ваше высочество! Тяните носок!

Поль поскользнулся на паркете и чуть не упал.

В это время дверь открылась, вбежала Евдокия Куракина. Лицо ее было красно, как с мороза, глаза испуганно блестели.

– Что случилось, Евдокия Николаевна? – шагнул ей навстречу главный воспитатель, Никита Фомич.

– Беда, батюшка. – Куракина что-то зашептала ему на ухо.

Никита помрачнел, взглянул на Поля и повернулся к танцору:

– Урок закончен, извольте идти к себе!

Француз, приученный не задавать лишних вопросов, поклонился, исчез, будто его и не было.

Никита подошел к Полю, взял его за руку:

– Ваше высочество, пойдемте! – И потянул его к двери, не к той, через которую они пришли. Куракина шла следом, опасливо оглядываясь, как будто чего-то опасалась.

– Что случилось? – спросил Поль, едва поспевая за воспитателем.

Никита Фомич молчал, и Поль выдернул руку, топнул ногой:

– Извольте отвечать, когда я спрашиваю!

– Ваше высочество. – Воспитатель наклонился к нему, положил руку на плечо. – До нас дошли скверные новости. Случились некоторые события, и нам лучше… вам лучше удалиться в дальнее крыло дворца. Там будет безопаснее.

– Новости? – переспросил Поль. – Какие новости?

Никита переглянулся с Куракиной, та всхлипнула, подошла ближе и едва слышно проговорила:

– Ваш папенька… государь Петр Федорович… кажется, он скончался…

– Папенька? – Поль вспомнил ласковую улыбку отца, вспомнил, как тот качал его на колене, а позже – катал на седле своей лошади, вспомнил удивительные заводные нюрнбергские игрушки, которые дарил ему Петр Федорович, марципановые фигурки – лошадок, солдатиков, пастушков с овечками. Ему стало грустно.

– Я хочу увидеть папеньку… – проговорил он серьезно и вдруг выкрикнул визгливым истерическим голосом: – Хочу его сей же час увидеть! – И еще ножкой топнул.

– Кто это здесь развоевался? – послышался вдруг в дверях хорошо знакомый голос.